Дом Courganoff

Законодательство РФ запрещает несовершеннолетним просмотр материалов. Если вам еще не исполнилось 18, немедленно покиньте сайт.

Часть 1: никогда не убегай

Дверь хлопнула на сквозняке, вздрогнули стекла. С наличников посыпались хлопья облезлой белой краски. Четыре тени по-хозяйски накрыли пол. По спящим коридорам интерната «Ромашка» разнеслось эхо шагов.

Вахтерша дремала над вязанием, убаюканная жужжанием маленького телевизора. Ее очки в толстой роговой оправе сползли на нос, и без них она не сразу опознала незваных гостей.

- Куда! - она хотела было завести любимую шарманку про поздно и чужим нельзя, но клацнувшее железо пробудило ее окончательно. Женщина тихонько ахнула и вжалась в спинку стула. Она наконец-то поняла, кого это на ночь глядя занесло в интернат. Стиснула спицы, но страх от этого не исчез. Она cмотрела, будто загипнотизированная, на четверых мужчин, что призраками проплыли мимо. Из-под шерстяной косынки выбились пушистые волосы, несколько давно не крашеных прядей.

А железо все клацало и клацало - нож-бабочка в руке одного из гостей.

- Там же дети... - прошептала она хрипло и сама испугалась, что произнесла это вслух.

Тот, с ножом, гаденько хихикнул. Другой, пожилой мужчина в кашемировом пальто, повернул к ней голову:

- А мы тихонько.

Не дожидаясь ответа, незваные гости прошли через холл к лестнице на второй этаж, неспешно поднялись наверх. Вахтерша теребила вязание. Перед глазами стояли девчушки-старшеклассницы, за полчаса до дискотеки прибегавшие в холл посмотреться в зеркало. Седалище чуяло проблемы.

Открылась и мышеловкой захлопнулась дверь актового зала, выплеснув ритмы музыки.

- Кобели, - шепнула вахтерша и прибавила громкости в телевизоре.



***

Свору Утеса узнали бы даже без хозяина: по отблеску безнаказанности в прищуренных глазах. Движения танцующих подростков стали скованнее, настороженнее. Дети старательно расступались, давая дорогу хозяевам района.

Лица часто менялись - удача не баловала бандитов. Она щедрой горстью отмеряла деньги, шикарные машины, прикиды - но взамен обрывала жизни без счета. Молодые, сильные звери, они пахли дорогим парфюмом и умели прожигать жизнь. Утес, в последние годы сменивший бандитскую кликуху на скромное респектабельное «Борис Иванович», годился в отцы своей своре и в деды – интернатским шестеркам.

- Позовите Тучку! Где Тучка? – пробежал шепоток по коридорам.

Одним из его любимых детищ было частное охранное предприятие под названием «Якудза», мутировавшее из одноименной банды рэкетиров в безжалостные девяностые. Никто уже не помнил, откуда появилось в глубинке такое экзотичное название, просто передавали из поколения в поколение абсолютное знание. Эти – якудза. Те – крестовские. И между ними нет мира.

Когда они приходили в интернат - единственное тихое место в районе - с теми, кто вел себя достаточно почтительно, якудза бывали дружелюбны. Те, кто был удостоен чести общения с Хозяевами - пусть это было всего несколько фраз, мелкое поручение - считали себя избранными. Каждое новое поколение было уверено, что не повторит судьбы предыдущего - но через якудза из интерната было только две дороги. Парням - в шестерки наркоторговцев, с перспективой стать якудза. Девушкам - в проститутки. Без перспектив вообще.

Впрочем, это было лучше, чем бесконечные смены у станка в цехах Завода.

Четверо якудза неторопливо прошлись вдоль рядов деревянных сидений, сдвинутых к стене, устроились в углу, в мягком полумраке. Несколько девчонок побойчее переместились из середины зала на край: поближе к запретному, пугающему и потому ужасно интересному. Один из бандитов подмигнул им, и девчонки захихикали. Они танцевали, пленительно поводя бедрами. Игриво касались друг друга. Брюнетка и блондинка, в коротких юбках и на каблуках. В тусклом мигающем свете прожекторов поблескивала дешевая бижутерия. Якудза поманил их, и красавицы - подруги и соперницы - уселись по обе стороны от него, замирая от собственного нахальства.

Этот город давно забыт богом, район - дыра... Среди остального сброда покрытые шрамами якудза были ближе всех к принцам на белых конях. Все девушки, приглянувшиеся Хозяевам, считали себя особенными. Все верили, что это - любовь.

Но якудза с легкостью забывали даже любимые игрушки.



***

В полутьме здоровенный якудза был как скала, огоньки перемигивались, отражаясь в прищуренных глазах. Борис Иванович был старый плут. Ему дольше остальных довелось водить за нос судьбу, и она, похоже, махнула на него рукой: время уже выбелило его волосы, а шальная пуля все еще не нашла сердце. Этим вечером якудза чувствовал себя лисой, бросившей выводку добычу-игрушку. Целую связку очаровательных пушистых мышек – каждый найдет, что подмять под себя. Мышки даже не пискнут.

Это тихие мышки. Интернатские.

Борис Иванович улыбался краешком рта, наблюдая за выводком, и машинально поглаживал давно расплывшуюся и поголубевшую татуировку – перстень, сувенир с Колымы. Заметил неподалеку знакомое личико. Его обладательница смиренно ждала, пока Утес обратит на нее внимание, и он поманил ее, усадил рядом с собой.

- Борис Иванович, а ваши мальчики нас не обидят? – дрогнув ресницами, прошелестела девушка.

- Пацанам сегодня надо, - отрезал тот, и Тучка умолкла, переживая за подруг.

Статус Тучки среди девочек был сродни небожительскому. Она могла приходить и уходить, когда ей вздумается, директриса не сказала б ей ни слова, но Тучка была тихой послушной девочкой, не своевольничала и интернат покидала только на машине с тонированными стеклами. У Тучки были лицо ангела в обрамлении буйных кудрей и ласковый взгляд великомученицы.

- А почему она Тучка? – спрашивали непосвященные.

- А ты подумай, - шепотом отвечали им, - Где «ночевала тучка золотая»?

- На груди уте... ооо. Ого...

Борис Иванович, по слухам, уже пару лет никак не мог определиться – удочерить Тучку или взять в любовницы. Говорили, что она как две капли воды похожа на его погибшую дочь, вменяли Утесу инцест, добавляли также, что с убийства утесовой дочки и началась вражда с крестовскими; мальчишки, из тех, кто был на побегушках у якудза, презрительно сплевывали и называли это девчачьими бреднями. Те, кто хоть издали нюхнул смесь афтершейва и сигарет – запах якудза – знали наверняка, что все из-за денег.

А Тучка – это отдохнуть.

Борис Иванович наблюдал, приобняв фаворитку за плечо. Молодые якудза рванули как гончие на скачках: перенервничали на последней стрелке. Заслужили. Лыбился Кальян, ненавязчиво полапывая сразу двух девушек. Лекс тоже явно высмотрел себе кого-то - уставился как мальчишка, только что слюну не пускал. Третьего «детеныша» стоило держать в поле зрения все время - этот придурок со своими ножичками мог натворить каких-нибудь глупостей. Иногда хотелось взять его за шиворот и хорошенько встряхнуть. Якудза вздохнул. Удача почему-то любила белобрысого психа - оставляла в живых, даже когда тот лез под пули.

Утес думал о времени и переменах. В его окружении становилось все меньше уголовников старой закалки, все больше отчаянных интернатских парней. Якудза рулил на поверхность, поближе к солнцу. Не будь крестовских, заклятых врагов, он прибрал бы к рукам весь город, уселся бы в кресло мэра.

Борис Иванович был вполне успешным бизнесменом: «Якудза» крышевали большую часть серьезных заведений. Вот только с Заводом вышла бадяга. За главный ресурс города уже не первый год шла грызня с крестовскими. Сколько стрелок забили, сколько народу положили, а все без толку. Решали и словами, и выстрелами – только зря сотрясали воздух. Утес не раз подумывал о том, чтобы задавить эту гниду раз и навсегда. Теперь Завод купили немцы, и вопрос встал ребром: либо крестовские отступятся, либо быть войне.

Лекс неспешно поднялся и тенью выскользнул из зала. Сколько Утес ни искал глазами у двери, прослеживая его путь, хорошеньких девчонок не увидел ни одной.



***

В туалете музыка слышалась глухо. С потолка свисала лампочка на проводе, без абажура, вокруг вились мошки. От распахнутого окна тянуло ночной свежестью. Вообще-то учительским туалетом пользоваться запрещали, но здесь было чище. Худенький паренек - рыжие волосы по плечи, облегающая футболка, мешковатые джинсы, - застегнул ширинку. Машинально поймал в мутном зеркале свое отражение: темные брови, кошачий разрез глаз. Крутанул кран, сунул руки под ледяную воду; поежился: от двери повеяло сквозняком. И застыл, уставившись в зеркало.

Первым, что бросилось в глаза, была черно-белая куртка. Дорогая, кожаная.

Якудза.

Не то чтобы он испугался. Он их боялся, конечно, но знал, что в интернате бандиты - как змеи: они не трогают тех, кто правильно себя ведет. Просто он впервые видел такую змею не издалека, не из толпы, а в двух шагах от себя. Правильным было опустить глаза, постараться слиться со стеной и поскорее улизнуть. Но якудза подпирал плечом дверь, и мальчику ничего другого не оставалось, кроме как обернуться и встретить его взгляд.

Он сказал бы, что глаза мужчины были пустыми, но где-то в их глубине пряталась насмешливая заинтересованность. Якудза неспешно протянул руку к защелке на двери. Ржавая железка коротко лязгнула. Звук был какой-то похоронный, роковой, резкий как выстрел, он разом отделил все, что было раньше, от того, что будет сейчас.

Что именно будет - мальчик еще не знал, но шагнул вперед, как завороженный.

Якудза ухмыльнулся - дернул уголком рта - и запустил пальцы в рыжие пряди добычи. Ласково потрепал. Потом скользнул ладонями на острые плечи и чуть надавил, заставляя послушного паренька опуститься на колени. Дальнейшее тот уже мог предугадать, и светлые глаза отчаянно распахнулись еще до того, как мужчина расстегнул брюки.

Лекс высмотрел добычу на танцполе. Стройный красивый мальчик двигался легко и уверенно, с редкой для подростка грацией. Лекс мог поклясться на любимом кастете, что не встречал его прежде, но почему-то испытывал странное чувство, похожее на узнавание. Было ли у них что-то общее, укладывавшееся в вечное «рыбак рыбака», или же мальчишка умудрился вписаться в лексовы каноны красоты – он не знал, но когда рыжий вышел из зала, Лекса за ним потянуло как намагниченного. Спалиться было стремно, но бандиту риск был не вновинку. Лекс не обманулся в ожиданиях: мальчишка был невероятно хорош. Испуганный, пойманный, он покорно разомкнул губы, принимая в себя уже напряженный член. Рот у паренька был - любая девчонка обзавидуется. Сладкий... Поначалу пацан все не мог оторвать перепуганного взгляда от лица якудза, но вскоре первый шок прошел, и глаза закрылись, дрогнув темными ресницами. Мальчишка понял, что все кончится быстрее, если слушаться и стараться.

И он начал стараться - как та женщина в порнофильме, оставленном им, старшеклассникам, предыдущим поколением в наследство, в тайнике под половицей. Взял в рот сколько смог, дал выскользнуть почти до конца, снова всосал, тронул языком... Пошатнувшийся якудза откинулся спиной на дверь. С грохотом.

Язык изучал непривычное. Скользил по рельефу вен, пробовал на вкус...

Насильник стонал в голос.

Ручка двери подергалась - кто-то пытался войти. Якудза, не открывая глаз, со всей дури лягнул ни в чем не повинную дверь. Ручка успокоилась.

Пальцы мальчишки бесконтрольно вцепились в ремень бандита. Поползли по бедрам, стиснули член у основания... Якудза на мгновение замер, весь напрягся.

А потом в рот брызнуло горячее, солоновато-горькое, пропитанное жизнью. И мальчишка отшатнулся, унося на губах мутные капли и только секунду спустя поняв, что произошло.

Звуки окружающего мира - молния на брюках, ржавая защелка на двери - просочились в голову как сквозь туман. Якудза исчез. Потом адреналин вырубился - и мальчишка рванул к умывальнику, зажав ладонью рот.

Лекс закурил, блаженно щурясь. Потянулся, хрустнув суставами. В коридоре было тихо, только глухо басили отголоски музыки из зала. Внезапно бандит замер и весь подобрался, рука сама скользнула под куртку, к кобуре.

Сквозь музыку слышались пальба и девичий визг.



***

Несколько часов спустя Борис Иванович баюкал перебинтованную руку, зацепленную пулей, и следил за тем, как кололи обезболивающее одному из детишек, попавших под перекрестный огонь. Утес не поскупился на хорошие медикаменты и желал, чтобы они были использованы по назначению, а не осели в карманах нечистых на руку медсестер. Контролировать весь процесс выздоровления он, конечно, не мог, но видом своим лишал всякого желания подзаработать.

В актовом зале горел ядовито-желтый свет. Уборщица отжала в ведро тряпку, встряхнула и принялась оттирать кровь с облезлого паркета.

- Совсем, гниды, страх потеряли, - сетовал Борис Иванович, - На нашей территории, вот суки! И откуда только у такой шестерки пушка?

Хотя бесславные девяностые уже давно канули в Лету, боевые навыки якудза все еще были на высоте. Бывалый бандит, рэкетир, ныне хозяин охранного предприятия, Борис Иванович быстро справился с ситуацией. Парень, который пытался застрелить Утеса, уже покоился на дне реки и не подлежал даже опознанию. Он оказался шпаной из крестовских, со шрамом крест-накрест под левым соском, и мотив покушения стал кристально ясен.

За голову Утеса обещали солидную награду. Потерявшие хозяина якудза вряд ли представляли бы серьезную конкуренцию в борьбе за Завод. Только вот Утес с головой расставаться категорически не собирался.

Прошла неделя, и Утес с соратниками нанесли контрольный визит в лазарет. Сквозь запыленные стекла пробивались приглушенные солнечные лучи, еще неспособные согреть. Весна выдалась холодной, вымотала все нервы ожиданием тепла. Казалось, что на дворе не апрель – октябрь. Голые ветки черемухи сиротливо скреблись в окно. Жертвы покушения на главаря якудза поправлялись, гордясь своими ранениями. Как-никак, они помогли спасти жизнь самому крутому бандиту в городе...

Выйдя из лазарета, якудза направились к выходу: Утес велел расползаться по норам. Уже подходя к лестнице, Лекс отчего-то замедлил шаги и оглянулся.

Взгляд мазнул по чужому лицу - и зацепился. Тот самый. Незабываемый, яркий, как осенний лист, на фоне блекло-зеленой стены. Тонкие запястья, хрупкие ключицы, мягкие губы. Мир дрогнул, сузился и вычеркнул все вокруг, оставив только испуганные глаза. Лекс почувствовал, как дрогнули ноздри, будто он искал запах добычи. Подумал, что это странно – так остро реагировать на какого-то сопляка, и тут же почувствовал желание зарычать, когда кто-то из друзей потянул мальчишку за руку.

- Кира, ты чего? - донесся шепот.

У хищников рефлексы заменяют большую часть мыслительных процессов. Когда рыжий побежал прочь, не выдержав взгляда, хищник в бандитском мозгу среагировал быстрее человека. Якудза сорвался с места и рванул по коридору, не слыша окриков товарищей.

- Лекс, куда?! Дался он тебе...

- Надери ему задницу, Лекс!..

Бешеный топот погони, адреналин, сбившееся дыхание, бросающиеся под ноги ступеньки, пролеты, снова коридоры, а впереди тупик, запертые двери, и от хищника не убежать...

Белый кафель. Запах хлорки. Душевая в раздевалке у спортзала. Где-то гулким эхом отдалась капля из протекающего крана. Дешевые мигающие лампы дневного света чуть слышно гудят. Загнанной добыче, спрятавшейся за кафельной перегородкой, кажется, что ее вычислят по звуку ухающего сердца.

- Выходи, зайчонок, - мурлыкнул хищник, - я тебя поймал.

Кира только сильнее вжался в угол, оттягивая неизбежное. Звук шагов, ближе, ближе...

Растрепанный, с широко распахнутыми глазами, рыжий был и впрямь звереныш. Маленький дикарь: сунешься – укусит за руку... Но Лекс ухватил его за шкирку, и парнишка обмяк, безропотно позволяя вытащить себя из угла и придавить к стене.

- Есть два правила, цыпа. Никогда не убегай, а если убегаешь, не давай себя поймать. Ты нарушил оба... И что же мне теперь с тобой сделать?

Вряд ли Лекс всерьез рассчитывал на ответ. И уж тем более на тот, что последовал.

Паренек поднял голову, вперил бандиту в лицо самый чистый, пронзительный, океанской голубизны взгляд, каким смотрят дети, выпрашивая у папы игрушку мечты, и выдохнул:

- Накажи меня...

На мгновение Лекс ошалел, утонув в этом неимоверном взгляде.

А потом Кира схватился за стену – с него срывали джинсы и обувь. Послышался треск материи, и мальчишке связали руки обрывками его нижнего белья, вздернули – еле еле дотянулся до крепления душа, - и приказали:

- Держаться.

И он держался, вцепившись пальцами в холодное железо, покрытое налетом извести. Стоял на цыпочках, в одной майке перед хищником-якудза. Слышал, как расстегивается ремень, весь сжался от короткого затишья, в предчувствии следующего момента... А потом момент наступил, вырвав крик. Поперек ягодиц легла обжигающая полоса.

Лекс снова замахнулся, потом еще и еще... Под ударами вздрагивала податливая плоть – и в ту же секунду все тело, отвечая. Мальчишка вскрикивал – будто стонал. Он был напряжен, боялся хоть на секунду расслабить мышцы и встретить удар неподготовленным... Дешевые лампы мигали над головой.

Лексу случалось бить, вытряхивая нужную информацию из воющей жертвы. Он был бандитом, в конце концов. Ему приходилось и убивать. Но вот так наносить щадящие удары, стараясь не попадать по одному и тому же месту, слышать какое-то котеночье мяуканье и видеть, что сумасшедший мальчишка трется о кафельную стенку вскочившим членом... Это было по меньшей мере необычно.

Игра в кошки-мышки приобретает какой-то странный привкус, когда ощущаешь себя одновременно обоими.

Когда от поясницы до середины бедра не осталось ни одной полоски нетронутой кожи, Лекс решил, что с мальчишки хватит. Крутанул кран. Ледяная вода окатила паренька с головы до ног, намочила футболку и волосы на затылке, но звереныш не отшатнулся – только ахнул сперва, и тихонько заскулил. Через полминуты его уже трясло крупной дрожью. Лекс наблюдал, скрестив руки на груди. Рыжий переступил с ноги на ногу, вильнув многострадальной задницей. Он терялся в ощущениях – кожа леденела, но в то же время все еще пылала от ударов...

Потом вода исчезла, и к ощущениям добавились ладони якудза.

- Прогнись, - коснулся сознания шепот, и Кира вдруг остро осознал, что сейчас, прямо сейчас, впервые в его жизни мужчина вгонит ему в задницу горячий эрегированный член, и дальнейшая жизнь будет разделена на до и после.

Лекс вогнал, обильно сдобрив слюной.

Жизнь разделилась.

Между до и после обнаружился водоворот новых ощущений, отодвинувших боль на второй план – и стало понятно, что в «после» без этого дела Кире будет жизнь не мила.

Якудза тискал пылающие ягодицы, всем весом вжимал рыжего в стену. Молния на куртке впилась в мальчишечью спину. Холод забылся. Лекс был горячий, даже через одежду, и еле слышно постанывал – Киру бросило в жар, стоило ему уловить этот звук, ощутить дыхание в мокрую шею. В этот момент рыжему казалось, что они делали это всегда, он и Лекс. Что сотни раз тела прижимались друг к другу, Лекс рычал и оставлял на кирином плече следы укусов, а потом нежно зацеловывал... Потому что он такой, Лекс, он как зверь, он берет от жизни то, что хочет, и можно забывать себя в его руках и подмахивать, поймав разрушительный ритм...

Кира осознал себя только когда сполз на пол, лишенный поддержки. Уткнулся лбом в стену, в треснувший кафель с запахом хлорки. Шаги якудза стихли где-то в коридоре, хлопнула дверь. Рыжий все не мог отдышаться, в голове плыло. Связанные руки были холодными и ощущались как чужие. Они взялись за кирин член и в десяток отчаянных движений довели мальчишку до оргазма – рыжему показалось, что так оглушительно он не кончал еще никогда.

Потом, вернувшись в реальность, Кира с трудом размотал тряпки, стягивавшие запястья, кое-как умылся холодной водой – другой здесь не бывало, - оделся и вышел в коридор, зябко ежась.

Лекс ждал, подпирая стену. Поманил пальцем, и Кира покорно подошел. Бандит прижал его к себе, согрел, и как Кира ни пытался, возненавидеть его не получалось.

- Тебе это нравится, - ухмыльнулся Лекс, – Тебе нравится, когда тебя насилуют.

Рыжий молчал и млел от тепла. Футболка была влажной, и якудза совершил нечто совершенно из ряда вон: скинул куртку и накинул ее на плечи своего дрожащего звереныша. Кира глянул снизу вверх, доверчиво и удивленно.

- Ну и зацепил же ты меня, чертов щенок, - прошептал Лекс.

Кажется, по-бандитски это было равносильно признанию в любви.



***

До отбоя оставалось полчаса, до конца второго тайма – пять минут. Перед телевизором, подаренным интернату Борисом Ивановичем в рамках отмывания бабок, собралась шумная компания. Подростки свистели, галдели, страстно подбадривали «своих» игроков и материли соперников, размахивали руками и вскакивали, сотрясая ветхий диванчик. Сидели на полу, на диване и на его многострадальной спинке, будто на трибунах.

Кира следил за игрой, водя рукой по краю обложки учебника, твердый уголок приятно царапал подушечку пальца. Подлокотник дивана давил на ребра: пацаны сидели плотно и постоянно подпрыгивали. Кира облюбовал диванчик задолго до игры, он старался продраться сквозь дебри формул перед контрольной, но заниматься в понабежавшей компании было невозможно, и он сдался.

Запахло приятным. На подлокотник рядом с ним кто-то сел, Кира скосил глаза на джинсовую ткань и вернулся к созерцанию телевизора.

Через минуту или две он вдруг заметил, что стало тихо. Пацаны больше не скакали, не орали, сидели молча, будто стараясь слиться с обивкой дивана. Пара человек с другого конца неслышно встали, на цыпочках вышли, потом еще кто-то, потом на диване стало больше места и соседи отодвинулись...

Пахло дорогим афтершейвом, - осознал Кира. Бросило в жар.

Встал еще кто-то, и Кира хотел было осторожно подвинуться, чтобы не прижиматься боком к опасному гостю, но на плечо знакомо легла рука, и он застыл, повинуясь чужому желанию.

К концу тайма в комнате оставались только они двое. Когда закончился матч и началась реклама, Кира вжался в спинку дивана, услышав знакомый голос. Из-за него напрягалось тело и дрожали колени. Не от страха: от мучительно сладкой истомы.

- Раздевайся.

Рыжий сполз на пол, не поднимая глаз. Покорно стянул с себя майку, штаны, белье. Выпрямился, сцепив за спиной руки и потупив взгляд. Между ног напряглось и поджалось - не то от прикосновения прохладного воздуха, не то от ощущения собственного бесстыдства. Стоять обнаженным под оценивающим взглядом Лекса было невыносимо. В этом было какое-то ужасно порочное, извращенное удовольствие, усугубляемое осознанием своей испорченности.

Якудза с минуту разглядывал стройную фигурку парня. Затем криво усмехнулся, небрежно бросил на диван бумажный пакет с веревочными ручками и логотипом какого-то дорогого магазина. Деловито переворошил его содержимое. Поманил Киру пальцем, велел поставить ногу на диван - и облек ее в черный ажурный чулок. Обескураженный Кира послушно подал другую ногу, потом Лекс обнял его за талию, застегивая пояс, обошел вокруг, прицепляя чулки. Опустился на одно колено и с наслаждением маленькой девочки натянул крохотные кружевные трусики на свою оробевшую игрушку. Паренек дрожал, растерявшись настолько, что позволил себе опереться на плечи бандита. Лекс дерзость простил. Одел мальчишку в жемчужно-серое китайское платье с узорами по шелку, застегнул на нем высокие сапожки на шпильках и отодвинулся на шаг - окинуть критическим взглядом. Видимо, остался доволен. Поднял пакет за уголок, встряхнул - на диван высыпалось что-то блестящее: браслет и длинные, из тонких цепочек клипсы. Кира машинально склонил голову вбок, откидывая волосы. Цепочки тренькнули, щекотно коснулись шеи. Браслет на запястье был холодным и тяжелым.

Якудза ухватил мальчишку за руку и потянул к дверям. В коридоре было темно – всего одна лампа мерцала, тихонько гудя – и ни души. Ходить на каблуках оказалось не так страшно, как рыжий думал: пару раз он едва не подвернул ногу, но в общем справлялся неплохо. Пустота коридоров на его шаги отзывалась звонким эхом. Якудза и преобразившийся паренек спустились по лестнице. Рыжий окончательно испугался: продолжение маскарада совершенно очевидно намечалось вне стен интерната.

В холле рыжий споткнулся и замер, проходя мимо зеркала. Вместо него рядом с Лексом шла девушка. С неразвитой грудью, худенькая, миниатюрная - по плечо своему спутнику, - она была словно куколка, в которой рыжий наотрез отказывался узнавать себя. У нее были тонкие руки и изящные кисти. И его испуганные глаза.

Якудза ухмыльнулся, поймав в зеркале кирин взгляд.

Этим вечером Лекс был совсем непохож на бандита. На нем был модный вельветовый пиджак, рубашка и джинсы. В сочетании со своей обычной пижонской бородкой во всем этом якудза напоминал иностранца – или столичного денди.

Они прошли мимо вахтерши, не отрывавшей взгляда от вязания, но не сделавшей ни одной петли, пока не хлопнула входная дверь. Потом была машина такси и ленивые приставания Лекса на заднем сидении. Таксист не обращал внимания на томную парочку - маскарад был более чем удачен, только параноик заподозрил бы мальчика в куколке на шпильках. Рыжий покорно млел от собственной беспомощности. Набравшись смелости, спросил шепотом:

- Куда мы едем?

- На вечеринку, - ответил якудза, тиская его за бедро.

- А я... я как бы твой... твоя девушка?

Лекс дернул плечом - мол, а то. Рыжий затих.

Машина остановилась на одной из широких, ярко освещенных улиц. Кира никогда не был в этом районе – здесь все было слишком дорого, слишком чисто и ярко. Клубы и казино. Интернатских сюда не звали.

Кира с трудом вылез из машины: узкое платье задиралось, не давало толком развести ноги. Лекс поддержал свою игрушку за талию, ловко одернул шелковистый подол. У входа в большое здание с вывеской «Ресторан» мальчишка повис на руке бандита:

- Подожди! А как мне тебя называть?

- Лекс... Алексей.

Рыжий кивнул и тут же снова потянул Лекса за рукав:

- А как зовут меня?

- А как тебя зовут? - на секунду задумавшись, отозвался бандит.

- Кирилл...

- Значит, будешь Кира.

На шпильках было непросто удержать равновесие - Кира пытался идти если не красиво, то хотя бы естественно. Недолго думая, он взял бандита под руку.

- Ну вот и познакомились... - вздохнул паренек. Якудза беззлобно фыркнул.



***

Охмуряли немцев, новых хозяев Завода. Давали банкет в знак дружбы и в надежде на плодотворное сотрудничество, иными словами, собирались немцев крышевать. Легально и с их согласия.

- Крестовские этого так не оставят, - размышлял вслух Борис Иванович, барабаня пальцами по капоту шестисотого мерина, - Всколыхнутся, начнут разборки устраивать, пальцы гнуть... Еще бы, такие бабки из-под носа уплывают. Тут мы их и дожмем. Раз и навсегда.

Немцы – народ основательный, уважающий семейные ценности. Борис Иванович за несколько дней до вечеринки дал команду своре: каждому лучше бы появиться с девушкой, да не с какой-нибудь лярвой - с приличной, презентабельной спутницей. Семейные пары притупляют бдительность. Утес не зря дожил до седых волос, он знал толк в людях, умел втираться в доверие...

Мы не бандиты, мы честные бизнесмены.

Лекс упивался своей выходкой. Переодевать Киру девчонкой было рисково, но он не прогадал: парнишка держался тише воды ниже травы, льнул к Лексу как приклеенный и вымученно улыбался – ни дать ни взять учительская дочка, красный диплом, музыкальная школа, только вот влюбилась в бандита, бедняжка. И страшно, и мама не велит, и сердцу не прикажешь. Борис Иванович, похоже, был вполне удовлетворен.

Одно Лексу не давало покоя: если немцы и впрямь пойдут под Утеса, крестовские озвереют. Между ними и якудза и без того было отнюдь не гладко, а уж тут начнется настоящая война... Меньше всего Лексу хотелось попасть между жерновами. Деваться, увы, было некуда. Утес не прощал дезертиров.

Вечеринка шла своим чередом, и с каждой рюмкой якудза становились все меньше похожи на бизнесменов, все больше – на бандитов. Немцы быстро сошли с дистанции – не им, бюргерам, пить с русскими наперегонки. Их отвезли в гостиницу и сердобольно снабдили минералкой и аспирином. Якудза ослабили галстуки, сменили презентабельных спутниц на проституток и веселились уже без тормозов.

Вскоре после полуночи Лекс встал из-за стола и потянул Киру к выходу. Мальчишку немного шатало от сладенького дамского вина, и от этого он казался совсем беззащитным. У Лекса были планы на это неземное создание, но для этого надо было добраться до кровати.

На пути обнаружились препятствия.

Пьяный в хлам кореш, Кощей, уронил ручищу Лексу на плечо, и Кира на всякий случай юркнул за спину «своего» бандита. Кощей был брит налысо, носил остроносые ботинки и погоняло свое заслужил тем, что когда-то заколол шилом одного нарывистого мента.

- Ты мой кореш, Лекс, я тебе как корешу хочу сказать... Пацаны говорят, ты уже не тот, что раньше...

Лекс угрожающе сузил глаза, но отодвинулся, не желая спорить с таким количеством водки.

- Времена другие, - процедил он, обходя кореша.

Кощей с размаху впечатал лапу в его плечо:

- Мы звенья одной цепи! Если одно ослабнет – все посыпемся! В этом наша сила, в единстве... Пацаны говорят, что ты размяк, Лекс...

- Пусть попробуют сказать это мне в лицо!

Кира еще не слышал такой стали, такой угрозы в лексовом голосе. Он не предвещал ничего хорошего. Запахло нешуточным конфликтом: даже пьяному корешу не все простительно говорить. Подскочил Дюбель, чуть менее упитый, чем его товарищ, или же чуть менее конфликтный по пьяни.

- Кощей, да угомонись ты, давай вон выпьем пойдем...

Приобнял Кощея за плечо, отвлек на какую-то кудрявую шалаву. Лекс, сжимая кулаки, двинулся было следом, но Кира повис на руке своего спутника:

- Леша, Лешенька... Так душно, пойдем... Подышим...

От «Лешеньки» Лекс охренел настолько, что позволил увлечь себя из зала.

У выхода толпилось слишком много народу, дым стоял коромыслом, и Кира не рискнул туда соваться. Потянул стутника на лестницу. Верхние ступеньки таяли в полумраке, давая понять, что гостей туда не приглашают. Парочка поднялась этажом выше – там было темно и действительно безлюдно, самое то место, чтобы вспыльчивый бандит слегка остудился. Окна кидали квадраты света на потолок и стену коридора – белые и оранжевые фонари тянулись вверх, силясь заглянуть за стекла, но не дотягивались. Широкие крашеные подоконники, все в трещинках, поблескивали, прячась в тенях. В коридоре пело эхо, разбуженное неосторожными кириными шагами.

Кира не ожидал прикосновения – сладко вздрогнул. Горячие руки Лекса поймали за плечи, рывком развернули и прижали тело к телу. Скользнули по спине, обожгли прикосновением к шее, впутались в волосы... Якудза склонил голову, впился губами в кирину шею, как заправский вампир.

Не то чтобы Кира не знал, чем закончится этот вечер. Просто Лекс выбрал странное время и странное место – даже здесь можно было различить людской гомон из зала, то и дело где-то рядом слышались шаги...

Ладони якудза стиснули кирины ягодицы, подсадили на подоконник. Мальчишка машинально раздвинул ноги, пуская Лекса ближе к себе. Узкое платье задралось, открывая край чулка и застежку, цеплявшую его к поясу. Лекс коснулся его кожи там, возле черной ленточки, и Кира обреченно ощутил, как начало согреваться и твердеть в гипюровых ажурных трусиках.

Якудза тоже это заметил – в следующую же секунду, запустив ладонь под подол и бесцеремонно облапав кирино самое дорогое. Кира дернулся и что-то невнятное пролепетал. Ладонь Лекса мягко подтолкнула, вынуждая откинуться на локти. Рыжий фонарь за окном освещал Лекса, нависшего над своей игрушкой, бил в глаза. Пальцы бандита сдвинули в сторону кружевную полосочку, весь вечер непривычно лезшую куда не надо, и парой ласковых касаний нашли свою цель. Кира инстинктивно напрягся и тут же заставил себя расслабиться, панически боясь той разрывающей, крушащей боли, которую еще помнило его тело. Лекс, впрочем, никуда не торопился. Пальцы осторожно кружили, ласкали, не пытаясь ворваться. Кира еще не осознал, нравится ему это или нет, и к лицу ли такая деликатность Лексу, но под черными кружевами уже все было решено за него. Возбужденный член ныл, зажатый в гипюре и не в силах полностью выпрямиться.

А потом якудза сполз на пол, и Кира ахнул оттого, что горячий язык уверенно ткнулся туда, где ранее кружили пальцы.

И если до этого мир хоть как-то держался в равновесии, от влажных и нежных движений все поплыло, потолок с ритмичными квадратами света задрожал, закружился, будто каким-то чудом был напрямую связан с языком Лекса. Кира часто задышал и зажмурился.

Он считал себя ужасно испорченным. После своей первой встречи с Лексом он долго не мог разобраться в своих чувствах, после второй – боялся себе признаться, но теперь вариантов не было: ему нравилось. Это было невыносимо, стыдно и сладко одновременно.

Кира раздвинул ноги – как только смог широко. Уперся каблуком-шпилькой в край подоконника. Лекс вогнал палец, не переставая ласкать языком чувствительную кожу вокруг. Вогнал с силой, чуть болезненно – и оказалось, что именно этого не хватало, чтобы Кира увидел звезды на фоне кружащегося потолка и кончил в свои черные кружевные трусики...

А со стороны он так и выглядел девчонкой, истекающей соком от запретных стыдных ласк.

Они почти спустились обратно в зал, когда красный от смущения Кира осмелился подать голос.

- Лекс...

Его захотелось трахнуть прямо на перилах лестницы.

- Чего? – мурлыкнул якудза, поднимаясь на ступеньку выше.

- Я... Там так мокро, Лекс... Можно я их сниму?..

Якудза облизнул губы. Они стояли вплотную, одна ступенька уравняла их - глаза к глазам, губы к губам... Лекс презирал все эти девчачьи нежности и поцелуйчики, считая их недостойными настоящего мужчины, но смущать Киру было одно удовольствие. Рыжий отвел глаза. Лекс ухмыльнулся, скользнул ладонями по бедрам своей игрушки – вниз по шелку платья, вверх по узорчатым чулкам – и снова вниз. Кира вцепился в плечи бандита, да так и повис на сильной шее, когда тот выпрямился, пряча в карман снятые с мальчишки влажные кружевные трусики. Лекс приподнял его, притиснув к себе, и понес вниз по ступенькам. В голове у бандита было легко, в штанах – тяжело, и он страстно желал поскорее оказаться дома и содрать с Киры все тряпки. Ну или большую часть.

К его досаде, на крыльце собралась целая толпа, и злосчастный Кощей, едва держась на ногах, привалился к дверному косяку. Лекс опустил на ноги свою «подружку», приобнял за талию. Они миновали сборище и уже почти вышли из ресторана, но вдруг Кощей выбросил руку вперед, упираясь Лексу в грудь. Лекс угрожающе повел головой, хрустнув суставами.

- Леш, давай уйдем, пожалуйста, - звонким шепотом произнес Кира.

Кощей убрал руку, обреченно покачал головой:

- Ты стал слабаком, Лекс, если позволяешь девке собой управлять...

Лекс вскипел моментально.

- Ты за девку ответишь сейчас, ты понял?!

Толпа жадно оглянулась. Откуда-то вынырнул Дюбель, уже побывший этим вечером в роли миротворца. Пьяные бандиты, наверняка припасшие друг для друга парочку ножей и кастетов, могли натворить дел. Помня, что разнимающему драку достается вдвойне, он страстно желал ее не допустить. Дюбеля выручила наблюдательность.

- А что это у нас тут?.. – выразительно протянул он, ловким движением бывалого вора выуживая скомканную черную тряпочку из кармана Лекса.

Лексова телочка отчаянно зарделась и закрыла руками лицо, не оставляя сомнений в том, что еще недавно это тряпочка была частью ее нижнего белья. Черные кружавчики были мокрые насквозь, и Дюбель подумал, что девчонка хоть и плоская как доска, но в койке наверняка горячая штучка, не зря Лекс вокруг нее вьется.

Кощей, бухая скотина, на отвлекающие маневры обращал мало внимания, и Дюбелю стало немножко жаль, что так ни за что подставил девчонку – машет тут ее трусами почем зря...

- Я сейчас в обморок грохнусь, - пискнула она, и Лекс тут же моментально остыл, подхватил свою малохольную подружку и повел вниз по ступенькам.

Кощей потянулся было за ним, все никак не угомонится, зараза:

- Ты видишь, ты же бабе позволяешь тобой командовать, Лекс, ты слабак...

- Заткнись, - отрезал Лекс. Выхватил из рук Дюбеля влажную гипюровую тряпочку и с размаху сунул Кощею в пасть.

Пока проржались свидетели, пока Кощей соображал – Лекса с его девочкой простыл и след.



***

Проснулся он как по будильнику, холодное серое утро навалилось на него. Тихонько, боясь разбудить Лекса, выскользнул из-под одеяла и уставился на вчерашнее китайское платье. Выбора не было, пришлось напялить дурацкую тряпку. Как же не хотелось! Поднял с пола чулки и тут же решительно отбросил в сторону: лучше уж мозоли натереть тесными сапогами на босу ногу.

Когда он застегивал молнию на сапоге, Лекс продрал глаза.

- Ну чего тебе не спится? – проворчал он. Потянулся за часами, что лежали на тумбочке, глянул и бессильно обрушился обратно в кровать: Половина восьмого, срань господня!

- Мне надо бежать, у меня алгебра первым уроком, контрольная! - взмолился Кира.

- Пешком ты что ли собрался? Да тут час пилить, не меньше...

- Мне очень надо, - Кира яростно дергал молнию на втором сапоге, с ужасом предвидя неизбежное опоздание. Лекса он, в принципе, опасался больше, чем директрису, но сейчас Лекс был задобрен ночью бурной страсти. Молния, наконец, поддалась, и мальчишка рванул в коридор.

- Стоять! – рявкнул Лекс, - Да погоди ж ты, елки... Сейчас...

Сонный бандит вывалил себя из постели, натянул на голое тело брюки и рубашку. В коридоре сунул ноги в первые попавшиеся ботинки, накинул вчерашний пиджак.

Улицы были еще безлюдны, видимо, в этом районе к восьми никто не вставал. Прохладное майское утро как-то несмело поблескивало солнцем, то и дело стыдливо пряча его за мутно-серую пелену облаков. Под платье безбожно задувало. Без штанов, а уж тем более без белья, Кира чувствовал себя абсолютно голым. От Лекса несло перегаром и потом, он шел вразвалочку, и сквозь рубашку рельефом проступали напрягшиеся от холодного ветра соски.

Пиджак грел кирины плечи.

За углом обнаружилась машина с шашечками. Лекс нашарил в кармане пиджака бумажник, отсчитал пару купюр, сунул таксисту:

- До интерната повезешь ценный груз. И не растряси, понял?

Получив напутственный шлепок, Кира устроился на заднем сидении. Таксист оказался не из разговорчивых – включил радио, и под бодренькую песенку Кира судорожно приводил в порядок мысли. Предстоящая контрольная в мыслях не помещалась.

Из ресторана вчера Лекс повез его к себе домой. Там разложил на кровати и отымел основательно, со вкусом, в разных позах и со смазкой. Кира понял, что пропал окончательно, потому как со смазкой боли не было – так, дискомфорт, зато кайфа, как оказалось, море. Чуть не кончил. Стояло – будь здоров, но Лекс не трогал, а помочь себе рукой у него на виду было стыдно.

Такси притормозило у интерната, и Кира бросился бегом – он уже опоздал. Отчасти это было хорошо – в опустевших коридорах некому было удивляться его странному виду. Проскользнув мимо вахтерши, Кира добрался до комнаты, сбросил ненавистные тряпки, напялил майку и штаны. Мучительно хотелось умыться, но времени не было.

Проскользнув в класс и бочком добравшись до своего места, Кира перевел дух.

- Курганов, в чем дело? Ты почему опаздываешь? – спросила математичка, глянув поверх очков.

- Живот прихватило.

Она скривилась и кивнула. От еды в интернатской столовой животы болели часто.



***

В следующую субботу Кира ни с того ни с сего забрел в уже знакомый район на окраине. От города его отделял стройный ряд сосен, и дышалось здесь куда лучше, чем на задворках Завода. Якудза, видно, жили неплохо...

Он сидел на качелях и пугал себя. Ему становилось болезненно сладко от мысли, что в соседнем дворе живет Лекс, там смятые простыни на кровати и большие окна, обшитая бордовым дерматином дверь, а на тумбочке синяя кружка с остатками вчерашнего кофе. Кира чувствовал, как расползается тепло в паху, он ненавидел себя за это, но не мог остановиться.

- Эй, пацан! – окликнули из окна первого этажа, - Заработать хочешь? Сгоняй за пивом!

Мощная волосатая лапища протянула вниз пару купюр, Кира ловко подхватил их и отправился выполнять задание. С пивом в руках он с минуту маячил под окном, оттуда несся блатняк, но хозяев видно не было. Кира вошел в подъезд, дотянулся локтем до кнопки звонка – мешали бутылки. Открыл все тот же обладатель волосатых рук. На Киру он и не взглянул, а вот пиву обрадовался как родному. Передавая ценный груз с рук на руки, Кира вдруг замер. Из комнаты кто-то вышел, и в открывшемся дверном проеме, как в раме, Кира увидел Лекса.

Удивление было взаимным.

Лекс поднялся с дивана, вышел в коридор. Забрал у Киры оставшиеся две бутылки, махнул рукой корешу – мол, иди, я дверь закрою – и тот ушел в комнату, радостно позвякивая стеклом.

- Палишь, - сказал Лекс вполголоса.

- Я не знал! Я вообще мимо шел! – отозвался Кира испуганным шепотом.

- Помнишь, где живу? – якудза достал из кармана ключи.

Кира шумно сглотнул и тряхнул головой. Машинально поймал брошенную связку и еще пару секунд пялился на закрывшуюся дверь. Потом ему очень захотелось сбежать, вернуться в интернат, спрятаться, но он знал, что Лекс найдет - и вот тогда точно мало не покажется.

Бродить по округе и щекотать себе нервы было одно, но вот по правде нарваться на Лекса – совсем другое... Кира вошел в знакомый подъезд и поднялся по ступенькам. Это ж надо было так накликать беду на свою бедную задницу! Впрочем, в глубине души он был не слишком против.

Это его тоже пугало.

В квартире Лекса было тихо и скучно. Минуты ожидания тянулись без конца. Кира порылся было в стопке кассет с порнухой, покрытых слоем пыли, но одна мысль о сексе с участием грудастых азиаток навевала на него апатию. Он сходил отлить, полюбовался на стильные новенькие плиточки с бордюром, вымыл руки и пустил горячую воду в ванну. Мыться для Лекса, готовить свое тело... Это будоражило и одновременно пугало до дрожи в коленях. Кира вернулся в комнату, залез в бар и нашел початую бутылку какого-то зверски дорогого пойла, он таких и не видел никогда. Зажмурился и осторожно отхлебнул, изо всех сил стараясь не закашляться, когда крепкий алкоголь защекотал горло. Потом пошел в ванную, разделся и долго разглядывал свое отражение в большом зеркале. Думал о том, что ему стало небезразлично, как смотрит на него Лекс. Погрузился в горячую воду по шею и восторженно замер, не веря своим ощущениям. После интернатских душевых ванна казалась немыслимой роскошью. Тепло обволакивало его, ласкало и баюкало...

Он сам не заметил, как сомлел, и проснулся только когда Лекс сидел на краю ванны и расстегивал манжеты рубашки. Неторопливо, с каким-то пугающим покоем в глазах. Кира подтянул колени к груди и обнял их. Лекс небрежно скинул рубашку, расстегнул брюки.

- Ты пил мой Хеннеси? – спросил между делом.

Сердечко затрепетало, внутренности сжались в комок.

- Хочешь меня наказать? – прошелестел Кира. Лекс усмехнулся, избавляясь от остатков одежды:

- Потом когда-нибудь. Если не забуду. Подвинься.

Он скользнул в ванну, гибкий поджарый хищник, властным движением привлек Киру к себе. Блаженно вытянулся в еще теплой, но уже не горячей воде, лениво лапая тоненького паренька. Усадил к себе на колени, прижал спиной к своей груди. Кира чувствовал, как потихоньку твердеет и упирается куда-то в бок лексов член, и голова шла кругом от этого ощущения.

- Че ты дрожишь? – выдохнул Лекс ему в шею.

- Страшно, - честно ответил Кира.

- Сам пришел, хули.

- Я не хотел... Я просто... Я правда не хотел...

- Ну сейчас значит захочешь, - Лекс пожал плечами и сунул руку Кире между ног. Стиснул легонько, погладил, и Кира не смог сдержать судорожного вздоха. Раньше якудза не интересовался мужской частью анатомии своей игрушки.

Колени разъехались сами собой. Лекс притянул мальчишку поближе, приподнял его бедра, пристроился – да так и оставил: самому насаживаться на кол, принимать в себя, чтобы вернуться в ласковое тепло воды. От прохладного воздуха все невидимые волоски тут же встали дыбом, затвердели соски. Кира откинул голову Лексу на плечо и мягко толкнулся вниз, потом сильнее... в воде веса в нем было немного, а Лекс не торопил, и получалось плавно, по чуть-чуть и не больно. Прошло несколько минут, прежде чем Кира прижался задом к лексовым бедрам и застыл, отдыхая, распластанный у того на груди. Смотрел, повернув голову, на лексов подбородок, на начавшую уже пробиваться щетину. Долго расслабляться Лекс ему не дал: обнял руками поперек живота, вскинул бедра, и Кира застонал, подаваясь навстречу.

Когда они выбирались из ванной, вода была уже совсем остывшей, Лекс криво ухмылялся, а Кира стыдливо отводил глаза: редкая порнуха не позавидовала бы стонам, с которыми он кончил, насаживаясь на лексов член.

В постели Лекс долго валял его, тискал, кусал в шею, зараза, и в конце концов отымел по второму разу. Тут же, через пару минут, отключился. Кира дремал, свернувшись у него под боком, и чувствовал себя удивительно тепло и уютно.

Утром его разбудил божественный запах еды. Кира вывернулся из одеяла и проскользнул на кухню. Его одежда осталась в ванной, и появляться перед Лексом в голом виде было чревато последствиями, но в животе бурчало – в последний раз он ел сутки назад, в интернатской столовке. То, что готовил Лекс, пахло куда съедобнее и манило к себе.

На сковороде шкворчала яичница. Кира мялся у двери. Лекс ухмыльнулся, окинув его взглядом, оперся на стол и расстегнул ширинку.

- Молодому растущему организму зашибенно полезны белки, - сказал он, и Кира со вздохом опустился на корточки перед долбаным якудза, который жрал виагру пачками, если судить по его темпераменту.

Утренний минет был скоропостижен – яичница даже не подгорела. Лекс в процессе умудрился ее посолить и щедро сыпануть перцу, одной рукой придерживая кирины волосы, другой – нашаривая солонку на полке.

Может, яичница получилась пересушенной и пересоленной, но Кира не заметил. Он уплетал заслуженный завтрак, сидя на коленях у Лекса, и грубая ткань джинсов терлась о его многострадальную задницу.



***

Вечером Лекс вспомнил про наказание и взгрел рыжего ремнем, перекинув через подлокотник кресла. Потом, глядя на всхлипывающего Киру, думал, что перестарался. В тот раз, в душевой, он быстро отвлекся на тесную кирину задницу и не слишком переусердствовал, но после двух дней плотских утех либидо угомонилось и не подавало признаков жизни. Кире досталось.

Было уже поздно, в темноте за окном неприветливо шумел дождь. Лекс оделся, сунул в карман ключи от джипа.

- Поехали, отвезу.

Зареванный Кира свернулся калачиком на заднем сидении. Он казался спящим, но поднялся, как только из-за поворота показались желтые огни в окнах интерната.

- Ну ты как? – неожиданно мягко спросил Лекс.

- Я больше не буду пить Хеннеси. Никогда. Честно-честно.

И хотя сидеть Кира не мог, а глаза его были еще покрасневшими от слез, что-то в них таилось хитрое, какое-то довольное, и Лекс про себя решил бутылку от греха подальше заныкать. Толку наказывать это чудо в перьях, если в этом педагогического эффекта ни на грош?

Маленький извращенец, - подумал Лекс и рассмеялся.

Кира выбрался из машины, застыл рядом, ежась и обнимая себя руками. Холодные капли дождя немедленно намочили волосы, мерзко потекли за шиворот. Лекс опустил стекло. Протянул руку к рыжему, заправил за ухо прядку волос.

- Давай, увидимся.

Кира побежал по лужам, за спиной затихал отъезжающий джип. Ядовито светились окна интерната. Внутри было тепло и затхло. На месте вахтерши, еще не успевшей обосноваться на ночную смену, сидела дежурная, Тучка. При виде Киры она вскочила, защебетала:

- Кирилл, там тебя уже обыскались! Ох и влетит же тебе...

- Ага, - отозвался он с досадой.

Тучка вдруг по-птичьи склонила набок голову, окинула его внимательным взглядом.

- Ты сухой, - сказала она неуверенно и положила ладони ему на грудь.

В такой дождь он мог остаться сухим только добираясь на машине. Даже бегом от трамвайной остановки он вымок бы до нитки. У Тучки чуть дрожали руки. Кира рассеянно кивнул. Заглянул ей в глаза, тут же отвернулся: там был целый клубок чувств, желаний, невозможных, нереализуемых, потому что она умница, эта девочка, она знает свое место и своего хозяина, она не делает глупостей и не додумывает до конца опасных мыслей...

- Настя... а что ты директрисе говоришь? Ну, когда тебя увозят без спросу?

Это было бестактно, как напоминать калеке о его уродстве, но Тучка не сердилась. Печально улыбнулась и ответила:

- Что позвали в гости, и отказаться было невежливо.

- Это считается за уважительную причину? – удивился рыжий.

- Нет. Просто она знает, что я не виновата.

Тучка стояла так близко, что он чувствовал тепло ее тела, приятный и нежный аромат духов, ценой которых была ее верность Утесу.

- Кира, послушай... У тебя неприятности? – спросила она шепотом, еще ближе подаваясь к нему. Кира подумал, что со стороны они выглядят сейчас так, что Утесу вполне хватило бы для смертного приговора.

Впрочем, даже не будь она собственностью якудза, он все равно отступил бы на шаг.

- Спасибо, Настя. У меня все хорошо.



***

Длинный рыжий волосок медной змейкой свернулся на подушке. Напоминание о том, кто спал в этой постели все выходные. Лекс погладил его чуткими пальцами, и солнце попалось в спиральный плен, беспомощно, заполошно заблестело.

Кира – выпирающие позвонки, острые плечи, вроде и смотреть не на что, а оно вот как...

Сжав зубы, Лекс откинулся на постель. Зачем, почему расползалось внутри такое щенячье счастье, отчего так уютно было просыпаться рядом с Кирой? Чем приворожил его этот парень, что хочется горло рвать за него, горы двигать, да только заранее ясно: ничего не выйдет... Лекс смотрел в пустоту, пока не осознал: а ни черта.

Ничего невозможного нет, а фортуна любит дерзких.

Можно, конечно, оставить все как есть. Пока. Раз-два в неделю встречаться с Кирой, замечать, как постепенно из его глаз исчезает настороженность... Только ведь это не продлится долго. Или шальная бандитская пуля постучится в сердце, или кореша засекут, что по койке Лекс валяет не девчонку, а пацана... Что одно, что другое – кранты.

Война с крестовскими набирала обороты, этим летом она должна была достичь точки кипения и чем-то разрешиться. Через пару месяцев Утес должен был оказаться либо в гробу, либо в мэрии. Пан или пропал. Якудза ходили смурные и напряженные – все чувстваволи, что сидят на пороховой бочке.

А Лекс не считал, что зажился на свете.

- Здравствуй, Сойфер, старый ты черт, - номер он вспомнил так же легко, как на другом конце провода узнали его голос, и оставалось только признаться себе, что быть одним из утесовских якудза иногда бывает весьма полезно, - Я че звоню... Ксива мне нужна. Только по-тихому...



***

Упругая и высокая грудь Алины не умещалась даже в двух ладонях и была гордостью своей обладательницы, с долей презрения смотревшей на силиконовые бюсты подруг. Алина носила скандально открытые блузки, которые сбрасывала по первому требованию, и числилась инструктором по безопасному пользованию саунами спортклуба «Афродита». Лекс смутно помнил ее плоскогрудой Аней с хроническим бронхитом и неизменным шарфиком. Это было очень давно.

«Афродита» располагалась в самом сердце территории якудза, отстегивала Утесу «саунные» с многочисленных девиц нетяжелого поведения и периодически служила местом отдыха его своры. В такие дни «Афродита» закрывалась пораньше, девки старательнее брили ноги, а с черного хода заносили ящиками бухло. Лекс ненавидел «банный день» до глубины души, но отвертеться получалось не всегда.

Алина сидела у него на коленях, душная и навязчивая, прижималась роскошной грудью. В бассейне плескались еще две ундины, призывно хихикая и стреляя глазами в сторону якудза. На белом пляжном столике раскинулся живописный натюрморт с бутылками и всяческой снедью, по другую сторону о чем-то жарко спорили уже хорошо поддавшие братки. Лекс втихаря слил в бассейн уже добрых полбутылки водки, а кореша все подливали.

Он думал о том, как вздрагивает Кира, если его обнять, и как широко распахиваются его глаза, если запустить ладонь ему под одежду. Как тяжело дышит, сам не зная, от страха или от возбуждения. Как жмурится и закрывает руками лицо, если засаживать ему помаленьку и неторопясь.

- Пойдем в комнатку, там диван есть, - проворковала Алина, ерзая у него на коленях.

Он послушно встал и потянулся за ней следом, провожаемый похабными напутствиями братвы. Алина привела его в уютное гнездышко с приглушенным светом и огромным разложенным диваном. Здесь едва слышны были возгласы якудза и веселенькая музычка, через приоткрытое окно доносился шум машин, шелест тополей, перезвон трамвая. На трамвае до интерната пятнадцать минут, но кореша, но чертова Алина... Лекс чувствовал себя связанным по рукам и ногам липкой паутиной. Он упал на диван лицом вниз и замер. Алина, оседлав его бедра, потянула вверх майку, оголяя его спину, стала массировать, неловко из-за длинных накрашенных ногтей. Потом расстегнула блузку и принялась тереться обнаженной грудью. Потянула за плечо, хотела перевернуть на спину, но он лежал бревном.

- Котик, ну ты чего? Спишь что ли? – она потрясла его, кое-как повернула набок, заглянула в лицо. – Перепил, - вынесла вердикт.

С ним, она знала, такое случалось нередко: напившись, вырубался намертво, до самого утра. Алина не возражала против такого положения вещей: обычно с ним приходилось много возиться, стояло у бандита очень хреново, а так – спит человек и слава богу. Отдыхает. Он еще ни разу не заблевал диван даже с такого перепою, утром хлестал минералку литрами и спрашивал, что вчера было. Она смеялась и говорила, что он не слезал с нее полночи, он смеялся тоже и не то верил, не то просто был благодарен за такую ложь. Иногда ей становилось интересно, каким он был бы в постели на трезвую голову, но один он в «Афродиту» не приходил, а в компании без выпивки не бывало.

Она выкурила сигарету у открытого окна, еще раз безрезультатно попыталась растормошить Лекса, потом выключила свет и ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Он подождал минут пять для верности и неслышно встал, подошел к окну.

На его счастье, комнатка была на первом этаже. Лекс оглядел себя: джинсы, майка, шлепанцы-пляжанки... Остальная одежда и ботинки остались в раздевалке. Из окна не по-весеннему повеяло ночным холодом. Лекс решительно перекинул ноги через подоконник, спрыгнул на клумбу.

Ему повезло: успел на последний трамвай. Запоздалые пассажиры, кутаясь в свои куртки, косились на него, но в открытую пялиться не рисковали.

От остановки до интерната он бежал.

Пустые коридоры встретили эхом и сумраком. Время было уже позднее, дети спали, но под дверью спальни старших мальчиков горела полоска света. Он заглянул в комнату и немедленно встретился взглядом с Кирой, будто тот его ждал. Лекс кивнул в сторону коридора.

Кира, завернувшись в одеяло, выскользнул из спальни, глянул по-щенячьи снизу вверх, и сразу стало жарко.

- Пошли.

- Куда? – пискнул рыжий, хлопая ресницами и неосознанно отступая на шаг.

Лекс задумался на секунду и ответил:

- На крышу.

Они поднялись по лестнице на самый верх, где путь преграждала расхлябанная решетка, запертая на амбарный замок. Сюда старшеклассники бегали курить. Лекс ухватился за нее, приподнял, тряхнул – и снял с петель. Якудза и его мальчик протиснулись в проем и поднялись на крышу интерната, ровно залитую битумом и кое-где поросшую мхом. Над головой раскинулось бескрайнее небо, мерцали звезды, обычно плохо видные в городе. Лекс стянул с кириных плеч одеяло, расстелил и завалился на спину. Колючее шерстяное одеяло с печатями интерната на пододеяльнике. Нифига не шелковые простыни, но для полного счастья Лексу не хватало только ласкового мальчика.

- Иди сюда.

Кира сглотнул. Приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, потом нерешительно стянул через голову футболку. Поежился, когда от ночной прохлады встал дыбом каждый волосок. Снял трусы и торопливо опустился на колени, стыдливо загораживаясь руками. Лекс усмехнулся, сунул лапу ему между ног. У мальчишки безнадежно вставал член. Кира мог сколько угодно дичиться, дрожать и смотреть затравленным взглядом, но тело бессовестно предавало его. Якудза расстегнул ширинку, сделал приглашающий жест, и Кира послушно взял в рот, пряча лицо за длинными прядями.

- Веришь, мне никто так не отсасывал, как ты, - пробормотал Лекс, перебирая его волосы.

Кира, не отрываясь, промычал что-то вопросительное.

- С любовью к делу, - рассмеялся бандит.

Звезды нагло подглядывали, но их взгляды не сулили проблем, как человеческие. Было хорошо. Дышалось легко и свободно, от члена по всему телу разливались теплые волны удовольствия, до кончиков пальцев. Он сладко стонал, зная, что его не услышит никто, кроме Киры. Потом захотелось большего, и он потянул мальчишку к себе. Тот понятливо передвинулся, оседлал его бедра, украдкой вытирая рот тыльной стороной ладони. Сунул руку между ног, направляя лексов член. Чуть опустился, упираясь плотью в плоть. На долгое мгновение показалось, что это невозможно, что там просто некуда, а потом Кира ахнул и дернулся, принимая сразу добрую треть. Лекс втянул воздух сквозь зубы. Чертов щенок, какой же он тугой... Кира плавно двигался, то опускаясь, то приподымаясь, стирая колени одеялом. Якудза потянул его на себя, укладывая на грудь. Провел рукой по бедру, по спине, по выпирающим ребрам, потискал маленькие твердые от холода соски. Перекатился, подминая мальчишку под себя, врубился как поршень и через десяток движений кончил.

Кира впился ногтями в спину, обвил ногами его поясницу. Не отпускал.

- Вот же сучка, - ласково шепнул Лекс и толкнулся еще, еще, сильнее, глубже, пока Кира под ним не выгнулся, став на миг крепче стали, и не упал безвольной куклой, тяжело дыша.

Они еще долго лежали так, пока ночной ветерок не высушил пот и не стало холодно. Лекс пошевелился: пробрала дрожь.

- Мне пора возвращаться. Я совсем не здесь сейчас должен быть, а с братвой... Заложишь – шею сверну, - пообещал Лекс, но так лениво и довольно, что было ясно: это он для порядка.

В пять утра он был уже возле «Афродиты», вернее, возле того места, где она раньше находилась. Вокруг выли сирены, носились пожарники и журналисты. По глазам лупили вспышки блицев. Мимо проскочила скорая, сверкнув красным крестом на боку. Лекс нахмурился, побрел вдоль улицы, стараясь не наступать на осколки.

Из переулка посигналили габаритами, он подошел, разглядев знакомые номера. Черный мерс с тонированными стеклами почти сливался с предутренней тьмой. Лекс плюхнулся на заднее сиденье.

Борис Иванович, поджав губы, наблюдал за борьбой людей со стихией. Восточное крыло спорт-клуба уже потушили, и провалы окон в покрытых копотью стенах глядели в ответ глазницами черепа.

- Успел выскочить?

- Да понесло на улицу за каким-то чертом, - отозвался Лекс, - Что было-то?

Водитель включил печку.

- Крестовские, - покачал головой Борис Иванович. - Во всем районе стекла вынесло от взрыва. А я еще ругался, что дела вылезли, не успею отдохнуть в сауне...

Лекс потихонку отогревался, обняв себя руками. Желание увидеть Киру сегодня спасло ему жизнь. Якудза смотрел на суетящихся пожарных и думал о том, что желаниям стоит давать волю.

Теперь он был как никогда уверен в том, что его игра стоит свеч.



***

Через пару дней начались выпускные экзамены, но как-то между прочим, вторым планом. Начались и закончились. Лекс не появлялся две недели, сексу хотелось – хоть на панель иди, впереди маячила огромная как море неизвестность, но отчего-то была уверенность, что все устроится.

Лекс пришел поздним вечером накануне выпускного и велел собираться. Личных вещей у Киры было – пара книг и резинки для волос, да еще документы у директрисы, и аттестат выдавали только завтра…

- У меня твои документы. Пошли, опаздываем, - сказал Лекс, даже не объяснив, куда.

Возле интерната ждала машина такси. Лекс торопился. Оказалось – на вокзал. Выдернул с заднего сиденья здоровую спортивную сумку и Киру, сунул таксисту купюру, не стал ждать сдачи.

На перроне было пусто как на кладбище. Лил дождь, брызгал под навес. По лужам эскадрой плыли окурки, шелуха от семечек, огрызки билетов. Что-то прохрипел громкоговоритель, качнулся на проводе фонарь, и из темноты развеселым гулякой вывалила электричка. Вдруг стало шумно, светло, душно, с поезда сходили какие-то тетки с кошелками, старики с удочками, кавказцы с огромными баулами и свирепыми лицами, усталые женщины с плачущими детьми, кто-то толкался, громко визгливо ругался, спорил, крыл отборным матом, суетился, бегал не по делу, пахло потом и разлитым пивом, вчерашним перегаром, копченой курицей, усатый проводник был мятый и провонявший куревом, поезд свистел, динамик на перроне снова хрипел что-то неразборчивое, руки хотелось помыть после поручней, все это было моркым и липким, потом поезд тронулся и Кира намертво вцепился в лексов рукав, боясь затеряться в этой фантасмагории, а за стеклом уплывал перрон, таял в темноте город, и отчего-то стало вдруг ясно, что больше Кира сюда не вернется…

В вагоне было – как на базаре. Лекс куда-то пристроил сумку и вышел в тамбур покурить, Кира увязался с ним. Знакомое лицо немного успокаивало во всей этой круговерти перемен, хоть Лекс и был ее причиной.

Электричка натужно скрипела, встряхивалась, сердито грохотала по стыкам рельс. Тудум-тудум, в ритме с сердцем. За окном была чернильная ночь, дождь хлестал через выбитое окошко в тамбуре, пахло мокрой травой и поездом – Кира не знал, что именно составляет этот запах, но сам по себе он казался тревожным.

Лекс достал из кармана кирин паспорт, полистал, полюбовался на фотографию. Чиркнул зажигалкой. Ламинированная страничка занималась нехотя, потом быстро почернела и скукожилась.

Тудум-тудум.

- Собираешься продать меня на органы? – спросил Кира, обняв себя руками.

- Твои органы мне еще самому пригодятся, - беззлобно фыркнул Лекс и отправил в разбитое окошко все, что осталось от паспорта. Пошарив во внутреннем кармане, вынул новый, протянул Кире.

Кира Курганова, - значилось в паспорте. Пол: женский.

- Ты с ума сошел, - прошептал Кира бескровными губами.



***

После поезда и с нервов Лекса чуть вело, будто моряка, сошедшего на берег. Чужой город был похож на свой – такие же сгорбившиеся над тротуаром фонари, которые словно тошнило густым желтым светом, такие же аляповатые витрины с декором из цветной бумаги, такие же неизобретательно исписаные стены. Только вот в этом городе среди незатейливых текстов не попадалось ни слова о якудза, а единственными крестами были плюсы в бессмертных формулах любви.

Это расслабляло. А расслабляться было рано.

Он оставил Киру в съемной комнатухе. Хозяйка уже спала, но у него были ключи – Лекс продумал свой побег до мелочей и позаботился обо всем заранее. Невольно подсуетишься, когда на карту поставлена собственная шкура.

Был уже поздний вечер, не горел свет в окнах домов, только у круглосуточной заправки кипела жизнь. Там была стоянка дальнобойщиков. Мигала неоновая вывеска одной из миллионов безымянных забегаловок у шоссе, где в любое время суток можно было выпить и перекусить, где лица всегда менялись и было бессмысленно заводить друзей. Лучшее место для связей на одну ночь – или один день.

Он взял пиво и сел у бара, внимательно вслушиваясь в разговоры других посетителей. Очень скоро он определился – внимание его приковали двое мужчин, жевавших котлеты за столиком неподалеку. Дальнобойщики, напарники. Они как нельзя лучше подходили на роль свидетелей: сегодня они здесь, завтра – на другом конце страны, шансов встретиться снова до смешного мало, отыскать – практически невозможно.

Лекс ухмыльнулся. План был безумен и именно потому обязан был сработать – подобный бред просто не мог прийти в голову никому из якудза.



***

Денек выдался солнечный, и свет лился цветными потоками сквозь витражи, сохранившиеся в ЗАГСе еще с советских времен. В разноцветных лучах танцевали пылинки. Где-то звонко бились о стекло мухи. Дальнобойщик дядя Миша оглянулся на напарника, Витьку, постучал пальцем по запястью: успеваем? Витька зыркнул на часы, успокаивающе махнул рукой. Дядя Миша кивнул и вернулся к созерцанию лехиной спины.

С Лехой они вчера вечером познакомились в баре. Мировой мужик! Услышал, что дальнобойщики, сразу подсел, угостил, слово за слово – пригласил свидетелями на свадьбу. А что ж не пойти? У человека радость, семью заводит… Дядя Миша ласково улыбнулся. У него самого дома жена осталась, сынишка в первый класс пойдет. Редко виделись, ох, редко – дядя Миша все в рейсах, по всей стране мотался. Теперь вот на Дальний Восток уходили, прямо со свадьбы.

Невеста у Лехи – совсем молоденькая девчушка, прямо из-за парты, говорит, высватал. Худенькая рыжулька, ножки стройные, платьице на ней простенькое и букетик ландышей в руках. Белая как мел, но держится. Вот дядимишина жена на свадьбе разревелась. Невесты, они вообще любят слезу пустить.

Одно только их с Витькой удивило: Леха фамилию жены взял. Ну да не их это дело, мало ли, с семьей рассорился или просто своя фамилия дурацкая.

Тетка в черном балахоне с воланами все содрогала помещение своим зычным голосом. Согласна ли… взять в мужья… любить и уважать…

- Да, - ответила невеста и уронила ландыши.

Расписались, все как положено. Тетка закончила, милостиво разрешила молодым поцеловаться и закрыла папку. Леха повернулся к жене, сдержанно прижал губы к губам. А она… Пошатнулась, будто коротенький этот поцелуй выпил ей душу, будто никогда раньше не знала она вкуса этих губ, милая, славная девочка… Дядя Миша аж прослезился, вспомнил вдруг, как со своей Танюшкой целовался на скамеечке под кустом сирени. От всего сердца пожелал счастья молодым – хорошие они ребята, сразу видно…

Вышли из ЗАГСа вчетвером, распрощались на пороге: пора было ехать. Дядя Миша оглянулся раз, глянул им вслед. Молодые шли под руку, и солнце золотыми искорками играло в рыжих волосах.



***

На потолке были пятна – будто чудовищные амебы, несомненно питающиеся человечиной. Пахло старой мебелью и еще чем-то удушающим, давящим... Кире не вновинку были затхлые комнаты, но к той, своей, он привык. Звук дыхания, запах тел – полтора десятка сверстников в одной спальне, скрипучие панцирные сетки кроватей, на стене выцветший плакат с Цоем, остался еще от прежних поколений, скрывал дырку в стене. Все это было привычным, своим. А здесь – чужое.

Лекс задерживаться в городке явно не намеревался. Вчера вечером ушел куда-то, вернулся подшофе, сразу спать пошел, даже не приставал. А утром потащил в ЗАГС. Кира зажмурился. Все это было похоже на дурацкий бесконечный сон, не подчиняющийся законам логики, на параллельный мир, в который вдруг провалился, сам не заметив. Выпускной. Отъезд. Женский паспорт. Свадьба. Что дальше?

И как с этим всем жить?

Интернатские рано становились самостоятельными. Дети без детства, один против мира. Борьба за выживание без права на ошибку... Но в кирину жизнь вломился Лекс, взрослый, сильный, не привыкший уступать обстоятельствам. Он взял все на себя, и с плеч будто свалилась гора. Кире нужна была эта передышка. Кире нужен был лидер.

В какой-то мере ему просто нужен был отец.

Их отношения отнюдь не были родственно-невинными, но ведь за все приходится платить. Прогнуться под одного человека, который взамен нагнет для тебя весь окружающий мир – разве это цена? Кира никогда не думал о том, мальчики ли ему нравятся или девочки. Ему некогда было размышлять об этом – он был занят выживанием. Однако его тело с готовностью отзывалось на мужские ласки, и в глубине души Кира знал, что они с Лексом нашли друг друга. Физически и психически они были друг другу нужны. Да что там... Киру всей его сущностью тянуло к Лексу, как цветок к солнцу.

Может быть, лучи солнца его сожгут. А может – расцветет ярче всех.

Хлопнула входная дверь, заскрипели ступеньки под непривычно бодрыми шагами. Хозяйка дома была одинокая старуха, по этой лестнице давно никто не взбегал так легко.

Лекс был в отличном настроении.

- Краше не было невесты, замуж выдали трансвеста! – пропел он, скалясь, - Спишь?

Кира поднял голову. Кажется, он и вправду задремал, скорчившись на продавленной кровати. Лекс ухмыльнулся.

- Зареванный, как пущенная по кругу целка.

По видимому, изнасилованные девственницы его весьма возбуждали, несмотря на равнодушие к женскому полу. Голос Лекса был тем самым, мурлыкающе-хищным, от которого Кире хотелось сползти на грязный пол и, спрятав лицо за длинными рыжими прядями, просить наказания за несуществующие провинности. Якудза пересек комнату – полтора шага до кровати – и Кира обнаружил, что садится и расстегивает ширинку лексовых брюк уже на автопилоте.



***

Снова вокзал, поезд, плацкарт, спившийся проводник, за стеклом мечется ночь. Пара напротив – челноки, у них на лицах печать усталости, хотя ночь обещает спокойный сон под перестук колес. На боковушке – убогий дедок, он попил жиденького чайку, постелился и похрапывал с присвистом, локтем заслонив бивший в глаза свет.

Новобрачные сидели рядом. Кира все норовил натянуть на колени юбчонку, тяжелая рука Лекса покоилась у него на плече. Челноки поели супчика с лапшой, одноразовыми ложечками из пластиковых мисочек, и улеглись. В вагоне выключили свет.

- Кто будет сверху? – спросил Кира. Лекс беззвучно рассмеялся:

- Вопрос риторический по самое никуда.

Кира густо покраснел.

- Я про полку...

- Да я понял.

Лекс притянул «жену» поближе, обнял. Полусидеть-полулежать на груди у Лекса оказалось тепло и уютно. Только вот дурацкая юбочка все не давала покоя. Кира ее не чувствовал. Будто полуголый. А сидеть полуголым у Лекса на коленях было бы чревато... Впрочем, бандит, кажется, в кои-то веки обуздал свой темперамент.

Несколько сотен спящих людей неслись в железной коробке по земле. Поезд мчался в столицу. Равномерно дышал Лекс. В темноте казалось вполне естественным склонить голову ему на плечо.

- Лекс, - шепнул Кира едва слышно.

- Ммм?

Кира глубоко вдохнул, набираясь смелости.

- Зачем ты это все наворотил?

Бандит хмыкнул:

- Чтобы не нашли.

Почему-то в темноте было проще разговаривать. Было можно. Даже с хищником.

- А говорил – никогда не убегай...

Темнота вообще все упростила. Появилось странное чувство какой-то близости, неизведанное раньше. К Лексу можно было прикоснуться, прижаться, погладить по твердому плечу. Это было хорошо и правильно.

- За бегущим бросается свора. Главное – бежать быстрее нее, чтобы тебя не ухватили за жопу. Когда я был мелкий, я бил стекла в домах, где мне хотелось жить. Один раз хозяева поймали меня... и проучили. Знаешь, как они говорят – вбить в голову, чтобы запомнил. Я запомнил, но не то, что они хотели. Ты думаешь, я перестал бить стекла? Я перестал попадаться.

- Но если...

- Кира. Спи. Все будет в ажуре.

Часть 2. Никогда не попадайся

Санек на работу устроился недавно, но в охранке бывать полюбил. Душевно там было. Ксан Палыч чайку наливает, а после работы – и чего покрепче. Стены все в плакатах, тачки и красотки, да не какие-нибудь шалавы, а высший класс...

- Эх, красота! – вздохнул Санек мечтательно, жахнул стопарик и решительно занюхал ржаным хлебцем.

Ксан Палыч проследил его взгляд, лениво потянулся.

- Ничего вы, молодые, не понимаете в бабах...

Санек глянул на товарища недоверчиво и снова вернулся к созерцанию плаката. В женщинах Санек понимал. Вон она, гладенькая, ладная, капли воды на коже, ветерок волосами играет, бельишко на ней цветное, цацки какие-то... Что там можно не понимать?

- Женщина должна быть как подушка – ляжешь на нее и уже хорошо! – изрек Ксан Палыч назидательно, - А эти модельки ваши... Одни кости. Мы как-то с Лехой пивка накатили после работы, за жизнь потрепались, так он говорит, все яйца отбил об эту красавицу. С худыми девчонками оно знаешь как...

Санек аж застыл, не донеся до рта бутерброд с колбаской:

- Погоди, как это? Леха, тот, что в охранке? С Кирой Кургановой? Заливает пусть больше!

Ксан Палыч уверенно мотнул головой.

- Ничего не заливает, муж он ее. Они давно поженились, еще про нее тогда никто не слышал. Училась тут недалеко, на филфаке, помню, к Лехе бегала каждый божий день. Влюбленная как кошка, я те точно говорю. С виду такая шпингалетка, ненакрашенная, пальтишко на ней простенькое, ну в жизни не скажешь, что девка огонь. А как у Лехи обед – глядь, стоит на проходной, ремешок сумки теребит. Запирались они, вон, в каморке со швабрами, на весь обеденный перерыв. Мы уже знали, что в обед Леху бесполезно искать. Выходил потом взмыленный весь, а она – растрепанная, не так чтобы сильно, но понятно, что они там не семейный бюджет обсуждали... И глаза шальные такие, счастливые. Это потом она в модели пошла, вон какая стала... Не узнать! Золушка...

- Что ж так... в каморке... – пораженный Санек переводил взгляд с плаката на дверь и, видно, силился представить любимую фотомодель среди швабр.

- Да там слышно хуже, - подмигнул Ксан Палыч, - Леха мужик, умеет с женщиной поладить...

- Леха уже задолбался слушать, как вы его жене кости перемываете, - раздалось от двери, и Санек благоговейно уставился на человека, имевшего легальный доступ к телу Киры Кургановой.

- Ты, Леш, напрасно водку не пьешь. Посидел бы с нами, - сказал Ксан Палыч.

Лекс окинул взглядом немудреный ассортимент, тяжело вздохнул и придвинул себе стул. Ксан Палыч оживился, вскочил, сполоснул в умывальнике еще одну рюмку, переставил поближе к Лехе нарезанную прозрачными ломтиками копченую колбасу на пластиковой посудине из супермаркета.

- Вот это я понимаю. Другое дело. Веришь, Санек, человек скоро год как работает тут, а я с ним только пивко квасил! Ну щас мы наверстаем... – потирал руки Ксан Палыч.

- Напиться и забыться, - вздохнул Лекс и поднял стопку: За мужиков.

- За нас, мужики, - отозвался Ксан Палыч, и три рюмки синхронно опрокинулись.

- Тебе-то чего забываться? – спросил Санек, закусив и исподтишка глянув на плакат.

Лекс вертел в пальцах рюмку, будто завороженный преломлениями света в простеньком узоре.

- На мою жену дрочит полстраны. Это во-первых.

- Ревнивый, - кивнул на него Ксан Палыч не то уважительно, не то сочувственно.

- А во-вторых... Она зарабатывает.

- Дык это ж хорошо, - удивился Санек.

- Она зарабатывает больше меня, - Лекс грохнул рюмкой об стол. Собутыльники только подивились, что не брызнули осколки – стекло оказалось добротным.

- Ты, Лех, тару-то не ломай. Давай-ка еще по одной, - Ксан Палыч налил, погрозил кому-то пальцем, - Мужик в доме должен быть хозяин. Так исстари повелось. Ты притаскиваешь мамонта, кормишь ее, значит, защищаешь, а она тебя ублажает. Все по-честному. А если девки повадятся мамонтов таскать, это что ж будет? Ты, Санек, не ржи, молодой еще.

- Уйдет она, - прошептал Лекс, - вокруг нее так и вьются... всякие...

Санек хлопнул по плечу:

- Да чего ты, там же все пидарасы!

Лекс уныло жевал колбасу. Ксан Палыч рассмеялся.

- Давайте за пидарасов. Чем их больше, тем нам меньше конкуренции и больше баб! Лех, а ты желание загадал? Между двух Александров сидишь.

- Желаю, чтобы у меня была вилла на берегу моря, тачка Феррари и семеро детей, - немедленно отозвался Лекс, и по лицу было видно, что думает он совсем о другом.

Застолье шло своим чередом, за окном стемнело. Когда решили расходиться, обнаружилось, что Леха давно вырубился, положив голову на скрещенные руки.

Не умел он пить водку.

Добрый спьяну, Санек вызвался тащить его домой. Адрес нашли в документах, оказалось совсем рядом. Леха еле шевелил ногами, и Санек быстро упарился, но честно довел. Любопытство придавало ему сил. Был уже поздний вечер, в окнах зажглись огни. Тыча в кнопку звонка, Санек, в общем-то, предполагал, что дверь откроют. Но до последней секунды не верил, что сделает это она. Кира Курганова с бесконечными ногами из-под шелкового халатика, с отчаянно-выразительными глазами, без макияжа и волосы собраны в хвост.

- Что случилось?

Голос у Кургановой оказался низким, почти некрасивым. Санек пялился на кирин чувственный рот, без помады еще более крышесносный, потому что она такая... такая доступная вдруг, живая, не глянцевая... Потом сообразил, что наверное надо ответить.

- Да так, посидели вот... Выпили...

Будто завороженный, Санек смотрел, как Кира Курганова приседает на пол, расшнуровывает лехины ботинки... и в тот же миг понял, что Ксан Палыч не приврал ни полсловечка. И любила, и среди швабр, и бегала за ним, и еще побежит, хоть на край света. Чуть ли не до слез проняло. Санек вгляделся в затылок пьяного Лехи, силясь понять – что в нем такого? За что ему такая девушка?

Кира тем временем обняла супруга и потянула в комнату. Сильная, оказывается: не каждой такое по плечу, Санек вон совсем умаялся по дороге.

Санек огляделся. Квартирка была – дыра дырой, и вкрапления дорогих вещей казались инородными телами, как и сама хозяйка. Кира вернулась, смущенно одергивая халатик. Улыбнулась.

- Ну я, это, пойду, - пробормотал Санек. Кира Курганова улыбнулась шире, кивнула.

Закрыв дверь за незадачливым поклонником, известная фотомодель вернулась в комнату, прилегла на кровать рядом с мужем. Прижалась всем телом, трепетно обняла, сунула руку ему в штаны. Потискав, вздохнула и руку убрала. Пощелкала наманикюренными пальцами перед его лицом, но так и не добилась ни малейшей реакции: супруг дрых.

- Ну твою ж мать, - бросила в сердцах.



***

Лекс проснулся в половине четвертого и полтора часа мучительно пялился в темноту. Веки горели, хотелось перевернуться на другой бок, но он старался не ворочаться, боясь разбудить Киру. Будильник был поставлен на семь. Отчаявшись уснуть, Лекс ушел на кухню курить.

Ему вспомнилось почему-то, что с первой зарплаты Кира купил ему бутылку Хеннеси. Казалось, что это было так давно... А на самом деле – полгода, чуть меньше даже. Была осень, и рыжий примчался в охранку, загадочно сияя, промокший без зонта...

А когда они только приехали в столицу, стояла жара. Кира носил короткую юбку и брил ноги каждый второй день.

- Кира... – вздохнул бывший бандит, ныне охранник.

- Чего ты вскочил?

Лекс вздрогнул: заспанный Кира стоял в дверях, тер глаза. Шелковый халатик распахнулся, сполз с плеча, и в былые времена Лексу немедленно захотелось бы запустить руки под тоненькую тряпочку, стиснуть, сжать в объятиях горячее со сна тело, добиться стонов и судорожных вздохов... Он смял сигарету, бросил в пепельницу, подошел. Кира смотрел из-под ресниц, не в глаза, а куда-то вперед, сквозь. Лекс протянул руку, осторожно погладил по бедру. Он плохо умел вот так, нежно, но быть по-хозяйски грубым тоже уже не мог. Запрещал себе, потому что его сила и власть над Кирой с каждым днем имели все больше шансов превратиться в причину...

Причину кириного ухода, - скрипнув зубами, он заставил себя додумать мысль до конца. Кире есть куда уходить. У него куча денег, это независимость, и наверняка не составило бы труда найти себе нормального любовника... или любовницу.

Слишком много мыслей... И только один страх, слишком реальный, чтобы отмахнуться от него. Лекс второй месяц с переменным успехом боролся с бессонницей. Что держит Киру рядом с ним? Тогда, год назад, все было просто. Они оба выросли в бетонных джунглях, где сила и власть были в цене, и тот, кто ими не обладал, покорялся без вопросов. Теперь же... Лекс почти физически чувствовал, как выскальзывает из пальцев его статус альфа-самца, мужчины в доме, хозяина и господина.

Трахаться не хотелось. Вообще. Но под мимолетными прикосновениями вставал кирин член, и ситуация требовала какого-то развития.

- Блин. Я уж успел забыть, что я парень, - томно улыбнулся Кира и наконец посмотрел в глаза. Потянул было руки к Лексу, но тот перехватил их, неловко, мягко оттеснил Киру к холодильнику, пару секунд хмурился, потом решительно опустился на колени.

Нежные вздохи и тихие стоны, слетавшие с кириных губ, больше всего походили на мурлыканье. Удовольствием тоже можно удерживать, - подумал Лекс. Но как долго? Много ли стоит этот беспомощный, неумелый минет?

Он вспомнил интернат, ту первую встречу и еще неопытный кирин рот. Он стоил того, чтобы перевернуть всю жизнь с ног на голову.

И все же, и все же...

Потом, когда таял во рту непривычный вкус, когда они вернулись в постель и Кира сладко спал, положив голову Лексу на плечо, - он снова вспоминал лето. Стоял июль, духота и пылища гнали из города. Лекс уже работал, Кира сдал вступительные и с ужасом ждал начала первого курса, не веря в свои актерские данные и боясь, что мальчика в нем вычислят в первый же день. Лекс предчувствовал грозу. Дождался. Небо затянуло, повисла тревожная тишина. Набухали тучи.

- А что потом? – спросил Кира из ванной, хмурясь и вертя в пальцах пинцет.

Лекс промычал что-то вопросительное, не отрываясь от книги. Поганенький детективчик в мягкой обложке: бывший бандит читал их как один большой анекдот.

- Ладно еще пока у меня борода – пять волосин, проще выщипать, чем брить, - Кира вернулся в комнату.

Спортивные штаны, растянутая футболка. Даже в этом бесформенном одеянии мальчишка казался привлекательным.

Где-то вдали, за горизонтом, пророкотал гром, будто пробежали по железной крыше гаража ноги малолетнего хулигана.

- Но потом? Бриться? Это ведь заметно будет. А если у меня еще плечи вырастут?

Кира смотрел в окно, болтал будто сам с собой. Над горизонтом сверкнуло. Лекс отложил книжонку в сторону.

- Что со мной будет, Лекс, когда я перестану сходить за девушку? Когда перестану быть тебе нужен? Прикопаешь в ближайшем сквере?

- Не перестанешь, - твердо ответил Лекс.

Сверкнуло совсем рядом, громыхнуло, и тяжелые тучи наконец пролились ливнем.

- Я вообще не понимаю, нафиг я тебе сдался! Что ты сделал со мной, Лекс? И зачем? Я в жизни не хотел быть девочкой, я вообще не думал даже об этом! Ну ладно, нравится тебе в куклы играть с живыми людьми, я стерплю, но делать себе из меня жену?! Нет, я все понимаю, получается, что у нас с тобой одна тайна на двоих, это гарантия, что я не расколюсь... Но кто тебе мешал жениться на какой-нибудь женщине? Не из Города, а отсюда? Она вообще б ничего не знала, ей раскалываться не на чем было бы! А еще проще – сделал бы себе сразу паспорт на другую фамилию, ты ж можешь, ты ведь мне сделал! Зачем было все так усложнять? Обузу брать на себя... Зачем? И... почему именно я? Скажи мне, Лекс! Пожалуйста, скажи, мне надо услышать.

Глаза у Киры были неестественно блестящие, кулаки сжались, и сейчас он и впрямь ничуть не похож был на девушку. Лекс встал. Подошел вплотную, сгреб в охапку одеревеневшего парня.

- Вот поэтому, - шепнул. Склонился и прижал губы к губам.

Никакие слова, клятвы, серенады под балконом, сонеты и надушенные письма не сказали бы больше, чем этот поцелуй. Кира тут же стал податливым, на все согласным, обвил руками шею бандита. Выбить из Лекса признание в любви не удалось бы и талантливому следователю, но вещественных доказательств хватало с лихвой. Кира верил этому поцелую, как не верил еще ничему в жизни. Умытый дождем город нежился в солнечных лучах. Лекс рванул с плеч рубашку, повалил рыжего на ближайшую горизонтальную поверхность. Тот обнимал его крепко, присосавшись, будто от поцелуя зависела жизнь, и отпустил только когда они стали биться зубами от лексовых уверенных фрикций.

Кончили они тогда вместе, как по нотам. Славный был день. Жаль, что в середине весны не бывает гроз... Тикал будильник на тумбочке. Лекс смотрел в темноту. Беда не приходит одна: вслед за бессонницей явился нестояк.



***

Аркаша был лысоват, полноват и бессовестен, но девушки с радостью вешались на его докрасна натертую воротничком шею. Или без радости, но тоже достаточно бойко: Аркаша был полезный. Всем моделям хотелось контракты получше, с солидными заказчиками, с поездками на съемки в экзотические страны... Путь лежал через аркашину постель, и его конвеером проходили все девочки.

Ну то есть на самом деле, конечно, путь шел своей дорогой, но Аркаша умел внушать окружающим, что знает, где срезать, и к его офисному диванчику, уже ставшему притчей во языцах, не зарастала народная тропа.

Поэтому Аркаша очень удивился, однажды утром осознав, что восходящая звездочка, Курганова, работает на фирму уже полгода, а до сих пор не познала счастье его объятий. Поначалу он просто не обратил на нее внимания: невзрачная, плоская, худая, глазу не за что было зацепиться. Было время «осеннего призыва» - зоркие агенты просеивали хорошеньких провинциалочек, осевших в столице учиться, и рыженькая Кира затерялась в потоке. Но ненадолго. Фотографы открыли в ней экзотическую красоту, и после первых контрактов рейтинг юной модельки стремительно пополз вверх. Она оказалась талантлива и на редкость фотогенична. Курганову выцепили из каталога итальяшки, без каких-либо аркашиных рекомендаций – и вот тогда Аркаша встрепенулся. Начал рьяно подбивать клинья.

Курганова была крепким орешком. Аркаша даже растерялся ненадолго. Она застенчиво улыбалась в ответ на комплименты. Вежливо отказывалась поужинать вместе, ссылаясь на ревнивого мужа. Славой и деньгами как-то не прельщалась, довольная тем, чего уже успела добиться. Странная девочка, непохожая на других – хищных, хватких, каких здесь было большинство. Все, чего Аркаша сумел добиться – пару раз кофе с ним попила, обсуждая условия нового контракта. Ее неприступность задевала мужскую гордость Аркаши, а этого он не любил.

Впрочем, от Аркаши еще никто не уходил. Требовалось всего лишь подобрать стратегию.



***

Лекс проводил дни в каком-то полубреду, молчал еще больше обычного, почти не ел. В охранке машинально полистывал модные журнальчики, оставленные секретаршей Танечкой. Неизменно вырезал страницы с фотографиями Киры, вешал на стену. Их становилось все больше, и он порой надолго застывал напротив стены, не то в печали, не то в благоговении.

Он вспоминал вразнобой лето, осень и зиму, обходя стороной весну. Запыленные липы в парке, Кира на роликовых коньках и счастливый смех. Мокрые от дождя волосы, конспекты в сумке, новые духи. Первая сессия, когда Кира не давал себе отдыха, садясь за книги сразу после экзамена. Лекс тогда не стерпел:

- Тебе надо поесть, поспать и потрахаться.

Кира поднял на него взгляд, полный возмущения, и принялся объяснять, будто малому ребенку:

- Лекс, мне некогда спать. У меня через три дня экзамен, мне готовиться надо! А у меня еще не все конспекты собраны! Вот такенная стопка ксерокопий в сумке, все как шифровки, попробуй еще прочитай!

Он паниковал: первая сессия, все казалось слишком сложным, слишком важным. Изматывал себя, не умея планировать время. Лекс слушал его, слушал, потом сгреб в охапку и швырнул на кровать как котенка. Сдернул с мальчишки свитер, джинсы и белье. Кира сердился и шипел:

- Лекс, ну блин, мне же правда надо!

Но сопротивляться и не думал, чувствуя хозяйскую руку.

Лекс поимел его аккуратно и действенно. После второго оргазма, взмыленный и задыхающийся, Кира уже ни с чем не спорил. Нервы и усталость взяли свое – он уснул. Наутро, свежий и отдохнувший, он уже не паниковал: умылся, позавтракал и сел за конспекты. Все получилось как нельзя лучше.

Это был последний раз, когда Лекс позволил себе применить силу.



***

На карнизах без оглядки ворковали голуби, небо било в глаз ярким цветом. Трогательно распушились первые одуванчики. Солнце ползло к горизонту – сначала незаметно, как минутная стрелка, потом заторопилось, коснувшись спутниковых антенн на крыше многоэтажки. Малиновое, как апофеоз отчаяния.

Лекс докуривал последнюю сигарету в пачке.

Наконец замок на входной двери чавкнул, давясь ключом.

- Ты где шлялся? – рыкнул Лекс.

Кира скинул туфли, стряхнул с рук побрякушки, привычным движением выудил из ящика молочко для снятия косметики.

- Да договор очередной надо было почитать, сидели кофе пили с лысым боровом, - и ушел в ванную.

Лекс сжал зубы. Все, что долгие месяцы держалось на кончиках пальцев, на ломающихся ногтях, вдруг выскользнуло совсем. Пустота. Почему-то именно сейчас, на закате, когда теплый ветер сдувал пушинки с одуванчиков, стало важнее жизни знать, что на самом деле прячется за беззаботным, чуть усталым тоном Киры.

Он думал о том, что с тонущего корабля последним уходит капитан. Что братва не поняла бы того, что его гложет, даже будь Кира и вправду девчонкой. Что проживет и без рыжего, конечно, но внутри что-то умрет навсегда. Что погибать лучше с музыкой, лихо рубя все соломинки, за которые свойственно цепляться утопающим.

И он закатил скандал. Красивый, с размахом, с битьем посуды. Бросался обвинениями, звучавшими абсурдно даже для его уха. Рычал и ругался, швыряя об стену сначала немногочисленные тарелки, потом просто все, что билось. Пьянел от адреналина, от запаха коньяка и кириных духов, смешавшихся на полу, от грохота бьющегося стекла. Стыдился того, как по-бабски смотрелась эта истерика. Отчаянно злился на Киру, молча и неподвижно стоявшего среди всего этого хаоса. Тоненькая фигурка, руки скрещены на груди, модное платьице, кофточка на плечах, крупные локоны по-домашнему собраны в хвост, они пахнут лаком для волос. Кира. Кирилл. Под платьицем он худой и гладкий, у него маленькие темные соски и родинка на члене. Он задерживает дыхание перед тем как кончить, стонет и бьется в руках, а потом нифига из этого не помнит. А по утрам у него на щеке отпечаток шва от наволочки, почти всегда на правой. Он любит макароны с сыром и ванильный пломбир. Он рисует в тетрадке длинноногих девиц и приклеивает на них дикие прикиды из ярких оберток и рекламных листовок.

- Хватит молчать, скажи уже что-нибудь! – рявкнул, чувствуя, что саднит горло, что слова кончились и ярость ушла, оставив его без сил. Осел на кровать, скрывая дрожь в руках. Впору за сердце хвататься.

Кира присел на корточки, принялся собирать в подол самые крупные куски битого стекла. Ушел на кухню, старательно переступая босыми ногами кучи осколков. Громыхнуло мусорное ведро, принимая в себя последствия семейных разборок. Кира вернулся и продолжил уборку. Потом вдруг поднял голову и глянул на Лекса.

- А между прочим, я тебя люблю, придурок.

Измотанное сердце отказывалось реагировать. Сил не было. Лекс поднялся, машинально ступая между осколков, подошел, присел рядом. Сгреб в кулак битого стекла, ссыпал к другим, на подол. Глянул на ладонь и удивился: не порезал.

- И когда же ты успел меня полюбить? – голос был хриплый и сорванный, но кричать больше и не хотелось, - Когда я тебя насиловал в туалете? Или когда документы твои жег, а?

- Я не могу этого объяснить, - вздохнул Кира, глянул как-то смущенно и ляпнул ни к селу ни к городу: Ты веришь в переселение душ?

- Срань господня... Нет, не верю.

- А я вот начинаю верить. Мне иногда кажется, что я знал тебя всегда.

Кира снова ушел на кухню, Лекс двинул за ним: хотелось быть рядом. Вытащил из-под раковины совок и веник. Резаться расхотелось.

- Я тебе жизнь испортил, - запал кончился, но Лекса еще несло по инерции. Кира вскинулся:

- Да где бы я был сейчас, если б ты меня не увез!

Лекс прикинул. Вариантов было два, не считая фантастических, но к бандитам Кира бы вряд ли прибился: хватка не та.

- В цеху. У станка, как нормальный парень!

Кира демонстративно поправил бретельку платья, насмешливо улыбнулся.

- А я ненормальный парень.

- С этим не поспоришь... – фыркнул Лекс.

Кира мягко отнял у него веник, взял за руку.

- Лекс, ну что на тебя нашло? Посмотри, все ведь хорошо. У нас есть крыша над головой и еда в холодильнике, у нас есть деньги и не только на самое необходимое, но и на всякую чушь...

- Угу. И у тебя есть я, вот счастье-то.

Кира обнял его, прижался щекой.

- Лекс, ты или глухой, или идиот. Сказал же – люблю тебя, дурака. Лю... блю... тебя... – и потом контрольный в висок, в щеку, в прикрытый глаз, в лоб, мучительно неторопливо в губы... И Лекс, всегда презиравший телячьи нежности, эту девчачью моду, вдруг понял, что от поцелуев у него подгибаются колени.

Капитуляция была безоговорочной, это знали оба.

- Кира... Не шути со мной, слышишь, щенок?.. Если бросишь меня... – он говорил всякий бред, это уже не имело значения. Кира отвечал такую же чушь и снова его целовал.

- Бросить тебя? Я не самоубийца.

Горячее тело под тонкой тканью, восхитительно живое создание, дурное, ехидное и счастливое в объятиях хищника.

- С этим можно поспорить.

Хищник на поверку оказался верным псом. Вилял бы хвостом, если б мог.

- Я никуда от тебя не денусь. Не надейся.

От поцелуев, от слов, от того, как вдавливались друг в друга тела, боясь разорвать контакт, стояло у обоих, крепко и ощутимо. И Лекс, дурея от этой новой, непривычной близости, млея от размытых и еще не установленных заново границ, куснул за шею, под ухом, потом за плечо, промурлыкал:

- Кира... Дашь?

И котом, мелким, но все-таки тоже хищником, потянулся в его руках Кира, притворно задумался, мучая неизвестностью, и прильнул всем телом, не выдержав.

- Ладно. Только по-быстрому, а то вставать утром на съемки.



***

Аркашин диванчик был создан для плотских утех. На нем невозможно было сидеть ровно и скромно: колени сами разъезжались. Мягкий, широкий, моющийся, он даже округлыми формами напоминал что-то сексуальное.

Курганова была профи – села на краешек, коленки вместе и в сторону: непорочная дева. Любопытство, правда, пересилило, вышла из образа:

- Аркадий Аркадиевич, а что вас смущает в этом контракте? Юрист ведь сказал, все нормально.

- Ну, придраться-то всегда есть к чему... Юристы, они свою работу делают. А я к тебе с душой! Так что давай глянем еще разик, может, они чего пропустили...

Его в новом контракте смущало одно: что Курганова его получила не через Аркашу и соответственно не пылает желанием его отблагодарить. Впрочем, это было неважно. От Аркаши еще никто не уходил.

Для виду он посидел минут пять над текстом договора, потом понемножку разговорил серьезную девушку. Она была не из болтушек, отвечала только по делу, вежливо и без игривости, к которой Аркаша привык. Кто бы мог подумать, что на фотографиях от этой ботанки так веет сексом! Решив, что немного усыпил ее бдительность, он спросил:

- Ты пробовала когда-нибудь Хеннеси?

Кира отчего-то вдруг стала вся пунцовая. Стеснялась былой бедности, что ли... Он налил ей коньяку, не слушая отказов.

- Такой контракт не обмыть – удачу спугнешь, обидится!

Чему-то улыбаясь, Кира все же взяла стакан.

- До дна! – погрозил пальцем Аркаша.

- Аркадий Аркадиевич!.. – взмолилась Курганова.

- Давай-давай, за удачу.

Кира выпила, морщась, заела шоколадкой. Еще минут пятнадцать Аркаша щебетал о чем попало, украдкой поглядывая на часы.

Потом Курганову срубило.

У дьявольского зелья был ощутимый вкус, но Аркаша знал, что в крепком алкоголе он не так заметен. Как он и предполагал, непривычная к коньяку моделька так и не поняла, что подмешали ей в напиток. Очнется через пару часов от объятий Морфея и Аркаши, и можно будет сказать ей: «Но милая, неужели ты не помнишь? Ты меня так хотела!»

- Ну-с, Аркадий Аркадиевич, она наша! – проворковал коварный ловелас. У него отчаянно зудели яйца. Слишком уж долго пришлось ждать, пока этот спелый персик свалится в руки!

Аркаша опустился на колени перед диваном, судорожно расстегнул модную кирину блузку. Кружевной черный бюстгальтер эротично контрастировал с кожей, нежной и незагорелой, такой матовой на всех фотографиях. Застежка была спереди, она тихонько звякнула и сдалась, давая Аркаше доступ.

- Плоская, как мальчишка, - буркнул ловелас, - Откуда вас таких берут?

«Таких» среди моделек была добрая половина, на них одежда сидела как на вешалке, и оттого рекламщики их любили. Аркаша – нет, но поиметь их было делом принципа.

У него вспотели ладони от предвкушения горячей влажной плоти вокруг своего члена. Аркаша подумал, что иногда совсем неплохо почувствовать себя охотником – ведь тем больше триумф, когда трепетная антилопа наконец оказывается у его ног! Курганова заставила его славно побороться, и тем слаще победа.

Он задрал кирину юбку и был немного разочарован, вместо любимых им кружевных стрингов обнаружив скромные облегающие трусики-боксеры. Исподтишка вздохнув, потянул их вниз...

- Ах ты ж ёперный театр!!! – вскричал Аркаша, отшатываясь.

«Как мальчишка»?! Тело, лежавшее поперек дивана, никак не могло принадлежать женщине. Теперь, когда был очевиден основной аргумент, бросились в глаза и остальные мелочи: едва заметный кадык, узкие бедра, слишком крупные ладони – все это просто кричало о том, что звезда модельного бизнеса никакая не девушка, кричало полгода, и Аркаша не слышал!

Он был потрясен. Вот это сенсация! Глупо хихикая, неудачливый ловелас ходил по комнате кругами.

Аркаша мальчиками в общем-то не брезговал, хотя раньше как-то не было повода. Но он вдруг вспомнил, что Курганова числится в замуже. Любопытство его взыграло со страшной силой. Что там за «муж» у этого юного транса? Какой-нибудь богатый папик, давно не видевший своего члена за волосатеньким пузом? Или один из этих манерных пидарасов с визгливым контральто и дурацкой жестикуляцией? А может, вообще баба. Переодетая мужиком! Вот умора... Сладкая парочка, он в юбке, она в галстуке! Коньяк приятно туманил разум. Аркаша, хихикая, набрал кирин домашний.

- Але, это Курганов? Говорит Аркадий Аркадиевич, коллега вашей супруги. Тут Кира перебрала немножко... Мы, понимаете ли, задержались, дела обсуждали, ну и приговорили полбутылки коньяка... Я б на такси ее отправил, но ее совсем развезло. Может, сами заберете? В офисе, да. Очень ждем!..

Голос Курганова, без намека на фальцет, зародил в аркашином мозгу новую волну образов. Такой голос мог бы быть у поэта или... или... художника, вот, в рубашке с кружевами или беретке, круто заломленной набок... Ну конечно, вся эта богемная братия спит с мальчиками...

Кира – или как там его зовут по-настоящему – все еще был в отрубе. Маленькие темные соски казались нарисованными на коже. Непристойно раздвинутые ноги, выбритый лобок, «блядская дорожка» коротко стриженых волос, член и яйца. Член и яйца! Аркаша все еще не мог поверить. Он опасливо потискал Киру за гениталии, будто проверяя, не подшутил ли кто над ним. Нежная плоть дрогнула под рукой, отзываясь на прикосновение.

- Чувствительный, котеночек! – присвистнул Аркаша.

Этого нельзя было так оставить. Кира Курганова, известная по всей Европе фотомодель, и вдруг – нате, мужчина! Скандал!

А скандалы пахли деньгами.

Аркаша огляделся. Где-то в сумке у него валялся фотоаппарат.

- Да, детка! Позируй мне! Покажи мне страсть! – Аркаша не переставал смеяться, ловя в видоискатель безучастную тушку фотомодели. Задранная юбка, стянутые трусики, распахнутая блузка. Парень с лицом Киры Кургановой. И никакого фотошопа. Деньгами пахло все ощутимее.

Наконец Аркаше надоело. Четыре десятка кадров, один другого лучше! Этого хватит. Бережно уложив фотоаппарат на стол, он вернулся к Кире. Застегнул блузочку, все аккуратно вернул как было: сама, вернее, сам бы лучше не сделал.

Вовремя; тренькнул телефон – звонили по внутренней: охрана на проходной.

- Аркадий Аркадиевич, к вам тут Алексей Курганов.

- Да-да, пусть проходит, - протянул Аркаша.

Он все еще считал, что это забавная идея, когда открывал дверь позднему посетителю.

Но Курганов не похож был ни на один из образов, которые рисовало Аркаше воображение. Высокий, подтянутый, угрюмого вида мужик, слишком худой для качка, но жилистый. Такие в детстве мучают котят, а когда вырастают, переходят на людей. В минувшем, запитом успокоительным и снотворным десятилетии, эти парни имели при себе паяльник или утюг, и после их визита, если удавалось выжить, седых волос не считали. Аркаша даже в страшном сне не мог представить его в постели с юным трансвеститом.

Курганов цепким взглядом окинул помещение. Склонился над спящим на диванчике парнем, проверил пульс. Глянул на бутылку, все еще стоявшую на столе.

- Пол-литра благородного напитка выхлебать в два рыла. Варварство! – фыркнул он и взял в руки кирин стакан со следами помады. Хлебнул и тут же сплюнул на дорогое ковровое покрытие.

Аркаша почувствовал, что лоб покрылся капельками холодного пота. Юная моделька не различила примеси в непривычном ей напитке, но вот этот бандитского вида мужик явно знал, что это за штука, наверняка сам не раз подсыпал кому-нибудь, эти бандиты – народ такой...

- Дела, значит. Пробная фотосессия, видимо. Сгораю от любопытства, - Курганов потянулся к фотоаппарату, так неосмотрительно оставленному на столе. Аркаша взвизгнул:

- Это конфиденциальное! Вам нельзя! – и рванул на перехват.

Он резко притормозил, когда в лоб уперся вороненый ствол. Аркаша разбирался в оружии только по голливудским боевикам, и то, что выхватил откуда-то из-за спины долбаный бандит, было куда мельче мелькавшего на экране, но от холодка металла стало так страшно, будто это была как минимум ядерная боеголовка. В другое время, может быть, Аркаша достиг бы просветления, вывел бы философское «главное не размер, а метод использования», но Курганов, левой рукой тыркнувшись по кнопкам дорогущей японской мыльницы, протянул ему аппарат и ласково сказал:

- Стирай, козлина.

Трясущимися руками Аркаша очистил карту памяти. Бандит тщательно проверил.

- На колени встань.

Аркаша торопливо опустился на светлый офисный ковер, зачем-то поднял руки. Холодный ствол, пахнущий железом и еще чем-то очень оружейным, ткнулся в губы.

- Возьми в рот, - велел бандит.

Аркаша послушался, трясясь и поскуливая. Курганов отвел в сторону руку с фотоаппаратом, щелкнул наугад пару раз, показал Аркаше кадр на дисплее: бледное перекошенное лицо, покрытое испариной, тускло поблескивающий ствол и держащая его рука.

- Повесишь над кроватью, на ночь десять раз прочитаешь «Отче наш». И не попадайся мне на глаза.

Поелозив стволом туда-сюда у Аркаши во рту, Курганов вынул оружие, обтер о лацкан дорогого аркашиного пиджака и спрятал себе под куртку. Подхватил на руки Киру, будто парень весил не больше котенка, и был таков.

Аркаша взял отпуск за свой счет и исчез в неизвестном направлении.



***

Чем был так крут этот фуршет – Лекс не дал договорить. Перевел тему обратно на одежду, на пидарскую рубашку, которую Кира пытался на него напялить по случаю выхода в свет. Секс с парнем - не повод похерить свой мужественный имидж... Теперь он немного жалел, что не дослушал. Рубашка так или иначе оказалась на нем, а вот про окружающих информации не хватало. С ним заговаривали о всякой ерунде люди, выглядевшие слишком дорого, чтобы их можно было без зазрения совести посылать, и приходилось поддерживать беседу, чтобы Кира потом не рвал на себе волосы.

Стекла и зеркала, нерезкий свет, музыка ровно той громкости, которая создает фон, но не мешает общаться. Здесь не бывает случайных людей.

Он смотрел на Киру, раз за разом ощупывал взглядом с ног до головы. От изящных босоножек на шпильке, с тоненькими змейками перекрещивающихся на икрах ремешков, по коленкам, по черному платьицу, до бокала с цветным сладеньким коктейлем в руках, до ухоженных пальчиков, вверх по незагорелой шее, к лицу, подчеркнутому ненавязчивым макияжем, к отросшим до лопаток волосам, уложенным волнами... Смотрел и терялся, потому что все это не вязалось с тем Кирой, что льнул к нему по ночам, с членом, удобно ложащимся в ладонь, с терпковатым вкусом семени. Ему дико, почти непреодолимо хотелось прекратить этот чертов цирк, подойти и запустить руку под подол брэндового платья, стиснуть в горсти – но Лекс помнил про лягушачью кожу из сказки. Погорячился - ищи-свищи потом жену за тридевять земель... Лекс следил за тем, как Кира переносит вес с одной ноги на другую, как играет блик света на тонком каблучке. Кира разговаривал с кем-то, улыбался. Когда собеседник удалился, Лекс встал. Подошел, отвел за ухо кирины локоны, шепнул вполголоса:

- Меня дико возбуждают твои сандалики.

- Ну хоть кому-то из нас они нравятся, - вздохнул Кира.

- А тебе - нет?

Признаваться было очень не по-женски, и Кира украдкой огляделся – нет ли вокруг лишних ушей.

- У меня ноги устали... – проскулил он тихонько, на мгновение позволив страданиям отразиться на лице. Лекс понимающе кивнул:

- Тебе надо их закинуть на что-нибудь и полежать. Пошли.

- Куда? – опешил Кира.

- На парковку. В той тачке, на которой мы приехали, стекла тонированные.

Приобняв «супругу» за талию, Лекс решительно повернул к выходу. Кира озадаченно хмыкнул.

- И куда, интересно, я там ноги положу?

- Ко мне на плечи.

У Киры затуманился взгляд.

В машине было тесно и неудобно, Лекс отчаянно матерился шепотом, Кира развратно облизывал губы и старался стонать потише. У него разлохматилась прическа, помада размазалась по всему подбородку. Черное платьице было безжалостно порвано по шву, лопнули бретельки. Болела спина от неудобного положения – Лекс сдержал обещание, закинул измученные каблуками ноги себе на плечи. В машине запотели стекла. Кира вцепился Лексу в плечи до неприличия ухоженными ноготками. Задержал дыхание, выгнулся – и кончил, вздрагивая всем телом.

Лекс сполз с него, откинулся на сиденье.

- А ты? – отдышавшись и блаженно развалившись у него на плече, мурлыкнул Кира.

- Ммм... Дома. Меня ж срубает после этого дела, а мне еще машину вести.

Кира вытащил зеркальце, беспомощно выматерился и стал приводить лицо в порядок. Вернуть макияжу былую красу было уже нереально, но идти обратно на фуршет Кира в таком виде все равно не мог. Он снял косметику влажными салфетками и успокоился, устроив голову у Лекса на плече. Чуть помолчал, потом бросил в пространство:

- Мне вчера снилось, что я кутюрье и у меня свой дом мод.

Лекс фыркнул, но рыжий вдруг повернулся к нему, заглянул в глаза:

- Лекс, ты себе даже не представляешь, как я этого хочу.

- Я тя че, совсем запидарасил? Ты не можешь мечтать о чем-нибудь более нормальном?

Кира раздраженно махнул рукой.

- Ты не поймешь... Ты же не мечтаешь.

Отчего-то прозвучало это смешно и по-детски, но Лекс только склонил голову, коснулся губами его виска:

- У меня просто все сбылось уже. Осталось так, по мелочи...

И Кира заулыбался, только в глазах осталась легкая тень грусти.



***

Это был один из тех дней, про которые говорят «ничто не предвещало». Теплый, солнечный, он легкомысленно позвенел слепым дождем, вывесил над тучей хиленькую второсортную радугу, засмущался и быстренько подсушил улицы, сделав вид, что ничего не случилось. Весна была настолько стеснительна и деликатна, что ее толком никто и не замечал, только вдруг неожиданно оказалось, что по календарю со дня на день ожидается лето.

Славика никто никогда не называл боссом. Он не требовал субординации, он вообще редко требовал, даже свой обычный свежевыжатый сок у ассистентки – просил. Его офис был как аквариум: стеклянная стена, огромные окна, экзотические рыбки-фотомодели. В солнечный день по полу плавали блики. Сегодня, по случаю тепла, окна были открыты настежь.

Славик просматривал результаты последней фотосессии Кургановой, с бриллиантами на шее. Выбирал, что отсылать заказчикам. Серия получилась славная, он был абсолютно уверен в успехе. Несмотря на все ее закидоны, обычно свойственные знаменитостям с гораздо большим стажем, с Кургановой работать было одно удовольствие.

По коридору кастаньетами отзвучали каблучки, и появилась Курганова собственной персоной, легка на помине, в нежном шлейфе цветочных ароматов. Славик помахал ей рукой.

- Кира, тебе там что-то прислали на адрес офиса.

Она улыбнулась, подошла. Быстрыми пальчиками перебрала стопку корреспонденции на краю стола, вытащила провинциальную открытку с отвратным дизайном. Родственники? Друзья? Он никогда не интересовался, откуда Кира родом. Славик любовался моделькой: она улыбалась своим мыслям, чуть грустно, чуть встревоженно, нежно. Он нечасто видел такие настоящие эмоции на ее лице. На работе Курганова улыбалась вежливо, радостно, сдержанно, глянцево – как угодно, но очень редко улыбка так явно отражала ее истинные чувства.

Курганова отложила открытку, надорвала один из конвертов, вытряхнула на ладонь какие-то бумажки – кажется, фотографии, Славик не вглядывался. А стоило, наверное: Кира побледнела, пихнула их обратно в конверт и решительно сунула в шредер.

- Что там? – встревожился Славик.

- Да так... Придурок один.

Славик нахмурился. Он подобные вещи слышал за свою карьеру не раз, и не всегда истории заканчивались безобидно.

- Тебе пишет какой-то маньяк?

- Да ничего серьезного, Славик, честное слово. Это не маньяк, просто... ну, придурок и все.

- Кира, это не шуточки. Это сегодня он тебе просто придурок. Небось обклеивает всю квартиру твоими плакатами и молится набойке с твоего каблука. А завтра он тебя похитит и будет три дня насиловать вантузом.

- Славик, не пугай меня. Никто не собирается меня похищать.

Что-то тревожное промелькнуло в ее глазах, и на миг показалось, что отправителю письма Кира предпочла бы маньяка.



***

Открытка с видами родного города сразу привлекла его внимание. Почерк был незнакомый, аккуратный, биссерный. «Привет, Кира, ты меня помнишь? Видела тебя по ТВ, очень удивилась. Почти год прошел… Я тогда не успела с тобой попрощаться, а Борис Иванович – с одним своим другом. Если вдруг знаешь, где он, передай привет. Скажи, чтобы берег себя. Борис Иванович очень был расстроен».

Настя. Тучка. Она многим рисковала, отправляя эту открытку, эту почти шифровку… Раз решилась – значит, очень важно было это сказать. «Друг», конечно, Лекс – Тучка, наверное, единственная, у кого было достаточно информации и мозгов, чтобы связать исчезновение Киры с его побегом. Борис Иванович был расстроен? Он наверняка был в ярости… Лекса искали и, видимо, еще не раздумали найти. Ему нельзя больше светиться с Кирой рядом, неровен час попадется в объектив телевизионщиков.

Милая, добрая Настя… «Удивилась». Ну еще б она не удивилась, если в последний раз видела его парнем, а теперь он – девушка!

Однако дружеское предупреждение от Тучки было не самой неприятной новостью этого утра. Кира весь день был как на иголках, обдумывая скоропостижно уничтоженное письмо. Лексу звонить не стал: не телефонный разговор. Рассказал все вечером, когда на пару с Лексом чистил картошку, не щадя маникюра.

- Лысый боров шлет нам привет. Этот кретин восстановил фотографии...

Лекс застыл с ножом наперевес.

- Я всегда знал, что цифровым фотоаппаратам нельзя доверять... Вот же срань господня! Раз в жизни решил без мокрухи обойтись!

Кира охотно верил, что Аркашина жизнь тогда висела на волоске. Фотографии некогда было рассматривать, Кира поторопился их уничтожить, но увиденного хватило. Лекс мог снести голову и за меньшее.

- Чего он хочет-то? – спросил Лекс, ставя сковороду на огонь и кроша картошку соломкой.

Кира виновато пожал плечами. Прочитать аркашино письмо, если оно там было, он не успел.

- Денег, наверное.

- Если денег, то напишет еще.

Картошка шипела в раскаленном масле.

- Чего ему еще хотеть от нас? – развел руками Кира.



***

День прошел тревожно, Лекс все думал об этих дурацких фотографиях. В отличие от Киры, он не был уверен, что Аркаша решился на банальный шантаж. Зачем ему такие опасные деньги, этому клопу в пиджаке от Армани?

Вот расплатиться за унижение – это другое дело...

У Лекса появилось стойкое ощущение, что со дня на день придется рвать когти. Спокойная жизнь закончилась – впрочем, ему и так повезло, почти целый год все шло как по маслу. И Утес не нашел, и Кира был рядом по собственной воле, и денег хватало... Слишком хорошо все шло, но ведь сколько веревочке не виться, конец все равно будет.

Рыжие фонари освещали его путь. Лекс шел домой. И он четко знал, что дом – это там, где Кира. Будь это квартира с видом на сосновый бор, раздолбанная съемная хрущевка или вилла на берегу моря. Он усмехнулся своим мыслям. Что ж, мечтать не вредно... Ведь даже самые нелепые, безумные мечты иногда сбываются.

Кира встретил его на пороге комнаты. Из одежды на нем была только лексова рубашка, накинутая на плечи и чудом не сползавшая на локти. В руках он держал начатую пачку сока, кажется, ананасового. В одном из журнальчиков, из тех, где встречались кирины фотосессии, мелькала статейка про влияние ананасов на вкус спермы, и Лекс впервые задумался о том, читает ли всю эту чушь сам Кира.

Он скинул куртку, снял ботинки, выпрямился и упер руки в бока.

- Ты в курсе, что это моя любимая рубашка?

Кира мурлыкнул что-то утвердительное, оперся на стену. Поза была расслабленная, изящная, ...соблазнительная? Лекс запоздало понял, что на него объявлена охота. И в отличие от других гончих, шедших по его следу, этот юный охотник имел все шансы на трофей.

Кира отхлебнул из пачки, искоса глядя на него. Снова поднес картонку к губам, запрокинул голову. Пара капель упали на подбородок, потекли по шее. Кира сомкнул губы, и тоненькая струйка сока побежала по его груди, по плоскому животу, по дрогнувшему от возбуждения члену. Звонко закапало на линолеум. Лекс ухмыльнулся.

- У нас отключили воду, и ты решил вымыться подручными средствами?

Кира покачал головой.

- Вымой меня.

Лекс облизнул губы. Он не мог оторвать взгляда от прозрачной капли, зависшей на самой головке члена этого сумасшедшего мальчишки, разрушавшего в его сознании все стереотипы, заставлявшего творить уму непостижимое... Лекс опустился на колени, собрал капельку губами, провел языком по всей длине члена. Сладкая детка Кира со вкусом ананасов. Командирский тон. Тихие судорожные вздохи. Смешение контрастов, от которых крышу рвало насмерть, всю и сразу. Напряженный пресс, упругие мышцы под гладкой кожей. Пьянящий сок, текущий по телу, капающий на пол, Лексу на одежду. Плоская грудь ходит ходуном, дергается кадык. Прикусить тонкую кожу на шее, пометить собой. Не касаться руками: еще нет. Замереть в невыносимо-манящей близости, шепнуть на ухо:

- Как ты хочешь?

И услышать в ответ:

- Изнасилуй меня. Только нежно.

Лекс связал ему руки рубашкой. Своей любимой долбаной рубашкой, скрученной в жгут и намокшей от ананасового сока. Уткнул лицом в угол, крепко вцепившись в волосы. Поднял упавшую пачку с остатками сока, плеснул рыжему на спину. Тоненькая струйка юркнула между ягодиц. Кира сладко вздрогнул. Он уже знал, что язык Лекса последует за ней.

Лекс вылизал его дочиста, на руках утащил в кровать. Раздвигая перед ним ноги, Кира сообщил о всех своих насущных потребностях таким чудовищным подзаборным матом, что получил желаемое сразу и на всю длину, а еще минут через пять они уже расслабленно обнимались в душе, и Кира смывал с живота собственную сперму, а с поясницы – лексову.

И это было хорошо.



***

Лекс закрыл дверцу стиральной машины, вытащил из охапки чистого белья первую попавшуюся тряпочку, повесил на змеевик. Пока он тянулся за следующей, Кира скользнул в ванную и перевесил поаккуратнее, расправив, чтобы сохла быстрее. Взял у Лекса из рук другую, пристроил рядышком. Так и продолжили: Лекс подавал, Кира вешал.

Подбросив на ладони кружевные трусики, которые он когда-то покупал для Киры, Лекс прервал молчание.

- Послушай меня. Если грянет скандал и заинтересуется ментура, есть вероятность, что я сяду.

Кира обернулся, положил руки к нему на плечи.

- Я найму тебе хорошего адвоката. Лекс, у нас дофига денег.

Лекс покачал головой.

- Кира, если я сяду, живым ты меня больше не увидишь. У Утеса среди зэков такие связи, что меня порвут на британский флаг еще в СИЗО.

Кира закусил губу, прижался к Лексу всем телом, будто тот мог исчезнуть, растворившись в воздухе.

- Что же делать?

- Убегать. Так, чтобы не поймали.

Голос Лекса успокаивал, он казался таким родным, таким близким. Иногда Кире казалось, что жизнь началась год с лишним назад, когда этот голос произнес «есть два правила, цыпа». До этого не было ничего. Ни Киры, ни окружающего мира...

- Куда? – спросил он, вдыхая такой знакомый запах Лекса.

- В Европу.

- Ехать за границу по фальшивым документам, когда в любой момент может все открыться? – Кира покачал головой.

- Депортируют, - согласился Лекс.

- Тогда как?

Лекс чуть отстранился, заглянул в глаза, не скрывая азарта:

- Пора тебе снова становиться парнем.

Кира заулыбался, сам того не желая. Часто заморгал, пихнул Лекса кулаком в бок:

- Ты же мой паспорт сжег, показушник.

- Восстановим. И твой, и мой. Эх, черт, привык я к твоей фамилии...

Кира игриво подмигнул:

- Придется замуж за меня идти!

- Поговори мне, - Лекс шлепнул его по заднице, властно притиснул к себе, - Волокиты только много, а у нас времени нет. Разве что баблом пошуршать, может, ускорятся... Ну да это фигня. Проблема в том, что за бумажками в интернат ехать придется... А это все равно что совать голову в осиное гнездо.



***

Город был совсем не таким, как год назад. Кира озирался, вглядывался в стены, окна, скаты черепичных крыш, но сердце не щемило, будто город был чужим. Грязный, блеклый, понурый, он ничего не трогал в душе. Как после долгой разлуки кажутся постаревшими родители и выросшими – дети, так и изменения города, незаметные для жителей, бросались в глаза блудному сыну.

Дом? Скорее, просто очередной пункт следования.

Изменился, конечно, не город – Кира. И хоть шел он по знакомым с детства улицам, и на нем были снова, как год назад, джинсы да футболка – за год он стал другим.

Остановились в плохонькой гостинице у вокзала, в самом сердце территории крестовских, извечных противников Бориса Ивановича. И хотя здесь было мало шансов наткнуться на якудза, Кира не находил себе места от беспокойства.

Все складывалось как нельзя лучше: в первый же день они съездили в интернат, и директриса, опасливо косясь на Лекса, обещала до завтра собрать нужные им документы. Обратно в гостиницу удалось вернуться никем не замеченными, да и ночь прошла спокойно. Ранним утром Лекс куда-то ушел, нацепив кепку и темные очки. Кира долго вертелся перед зеркалом, пытаясь вернуть себе мужественный вид. Две изящные прядки, слишком короткие для хвоста, обрамляли его лицо, делая его абсолютно девчачьим. Он пытался зачесать их назад, зафиксировать пенкой, но упрямые волосы не сдавались. В конце концов он нашел в косметичке пару заколок-невидимок и решил проблему по-женски.

Лекс все не возвращался. Кира поехал за документами один.

Он никогда не замечал, что здание интерната такое потрепанное, такое маленькое по сравнению с его воспоминаниями, а директриса – вовсе не строгая тетка, а какая-то усталая и пришибленная. Он помнил до мельчайшей черточки узор линолеума в коридорах и старый почерневший паркет в актовом зале, кадку с цветком в углу рядом со столом вахтерши, мясистые темно-зеленые листья, но ни к чему не ощущал теплоты. Все это казалось таким далеким, забытым и неуместным в настоящем... Между кадкой и стеной, в углу, когда-то было его любимое укромное место. Он прятался там, если обижали или наказывали. Закончив дела, уже по дороге к выходу, Кира присел на корточки и долго гладил ладонью шершавую стену, пытаясь вспомнить, что чувствовал тогда.

- Я так и знала, что найду тебя здесь, - раздался из-за спины мелодичный девичий голосок, - Ты всегда здесь сидел, когда дулся на весь свет, а меня посылали тебя разыскивать.

- Настя, - заулыбался он.

Тучка была скромно, невзрачно, но дорого одета, бриллианты в ушах и хорошая косметика. Кира научился разбираться в подобных мелочах. Все еще девочка Бориса Ивановича. Друг в стане врага.

- А откуда ты знаешь, что меня надо искать?

Настя прикусила губу. Сквозь радость встречи проступило беспокойство.

- Кирилл, ты ничего не потерял?

- О чем ты? – нахмурился он. Беспокойство мгновенно перекинулось на него, как языки пламени на соседний дом.

Тучка взяла его под руку, чинно повела по коридору – подальше от чужих ушей.

- Борису Ивановичу сегодня привезли подарочек в наручниках... И раз ты здесь, у меня есть основания полагать, что тебя это касается.

Кира замер, повернулся к ней лицом.

- Погоди. Они что... Они взяли Лекса?!

Настя кивнула.

Из под ног ушла земля, горло сдавило. Кира отшатнулся, ударился плечом о стену, сполз на пол. Закрыл лицо руками. Этого не могло быть. Этого не должно было случиться, только не сейчас, не с ними! Мир сузился, стало нечем дышать.

- Они его убьют. Настя, что мне делать, они же его убьют!

- А он тебе нужен? - спросила Тучка.

Холодный разум, нежная ангельская красота. Взрослая циничная женщина восемнадцати лет от роду.

- Да я умереть за него готов, - отозвался он, и Настя, кажется, испугалась фанатичного блеска его глаз.

Полчаса спустя он ехал на автобусе, повторяя про себя все указания. Адрес особняка, северная сторона, камера под настиным балконом. Тучка согласилась помочь ему пробраться на территорию, но дальше выкручиваться придется самому. Возможность умереть за Лекса вполне могла себя предоставить. Кира сжал кулаки. Он найдет выход. Лишь бы Лекс был еще жив! От одной мысли о нем внутренности будто сжимались в комок. Как же это получилось? Лекс нанес старым приятелям визит вежливости? Или кто-то из молодняка якудза видел их в интернате и доложил хозяину? Или бывший бандит просто столкнулся с кем-то из знакомых на улице, у гостиницы? Тучка сказала, что крестовские вот уже год как ходят под Утесом, и теперь якудза принадлежит весь город. Значит, их маленькая хитрость пошла псу под хвост. Они с таким же успехом могли поставить палатку на газоне перед особняком Утеса...

Загородный дом Бориса Ивановича был расположен на отшибе, в окружении полей, лесов и нескольких не менее роскошных особняков. После убогих улочек города они выглядели особенно помпезно. Белая стена забора, сложенная из грубо отесанного декоративного камня, сверкала на солнце металлическими зубцами, а из-за нее неслась какая-то слащавенькая песенка, из тех, что мгновенно навязают на зубах.

На противоположной стороне улицы свешивались до самой земли пышные гроздья сирени. Кира отломал одну ветку, вернулся к белому забору и забросил ее на стену. Яркая, цветная, она должна была отлично просматриваться из окна. Оставалось только ждать, пока Тучка заметит условный сигнал и осуществит свою часть плана.

Он понятия не имел, что будет делать дальше. В повседневной жизни Кире как-то не приходилось геройствовать, да он и не стремился, ему хватало хождения на каблуках и вечной конспирации с туалетами. Что он мог сделать против трех или четырех матерых якудза, обычно ошивавшихся на территории особняка? Ему случалось драться в школе, но противники бывали в одной весовой категории с ним. А за последний год... он так привык, что все его проблемы решает Лекс. Он так привык чувствовать эту заботу...

Только бы он был еще жив!

На балконе показалась Тучка с одеялом на руках. Чуть помедлила, давая притаившемуся Кире возможность приготовиться к судьбоносному рывку. Кира хрустнул суставами, разминая пальцы. Стена была невысокой, взобраться на нее было несложно. Борис Иванович не боялся вторжения, никому не пришло бы в голову соваться в логово главного бандита в городе.

Тучка перекинула одеяло через перила балкона, и оно повисло точно напротив камеры наблюдения, скрыв забор. Не мешкая ни секунды, Кира подпрыгнул, ухватился за железные прутья зубцов и взобрался на стену, инстинктивно найдя ногами опору в неровностях каменных плит. Огляделся – секунда – и спрыгнул в сад. Юркнул за буйно разросшиеся пионы и затаился.

Тучка рассчитала верно – не прошло и полминуты, как из-за дома появился дюжий хмурый браток, поглядел на балкон и одеяло, зычно позвал:

- Настя!

Тучка не отзывалась – пряталась в комнате. Охранник постоял пару секунд, позвал снова, потом развернулся и неспешным шагом ушел в дом. Кира выбрался из своего убежища, приник к стене дома, стараясь слиться с тенью. Он слышал тяжелые шаги братка на лестнице, затем голоса в комнате Тучки. «Я ставила в вазу цветы и разлила воду, - на голубом глазу соврала Настя, - Повесила подсушить. Камеру закрыла, да? Ну я сейчас отодвину». Успокоившийся охранник, похоже, вернулся на рабочее место, его шаги стихли где-то в доме. Кира осторожно выглянул из-за угла.

Тучка описала ему расположение помещений – Лекса держали в подвале у гаража. Однако попасть туда было непросто. Голая стена не давала ни малейшей надежды на укрытие, и три метра до ворот гаража были все равно что по минному полю.

Ворота были открыты, и солнце играло бликами на капоте утесова черного мерса. Кира, держась за стенку, сделал шаг, второй... Сердце колотилось. Кира до сих пор понятия не имел, что делать дальше. Знал только, что еще пара шагов – и можно будет юркнуть в гараж, а там в углу дверь и подвал. Там Лекс. Остальное подождет. Кира льнул к стене, чувствовал ее ладонями, сухую и шероховатую.

Он уже собирался заглянуть внутрь, когда из гаража вдруг появился плечистый амбал.

Кира замер, мир плеснул в глаза ярким цветом. Бандит его не заметил – нырнул под крышку капота. Их разделял всего шаг, Кира различал каждый волосок, каждую складочку кожи на загривке. Он мог дотронуться до капота машины, видел свое отражение на черной поверхности. Бежать было некуда. Стоит бандиту хоть чуть повернуть голову – и периферийное зрение поймает малейший жест. В голове у Киры метались панические мысли. Почему он не переоделся, прежде чем идти сюда? Будь он в платье и на каблуках, смог бы хоть попробовать отбрехаться, назвался бы настиной подружкой, хотя и это бы не спасло, только Тучку подвел бы под монастырь... Бандит копался в двигателе, пританцовывая под звуки радио. Переминался с ноги на ногу в такт, чуть повиливая задом, обтянутым спортивными штанами. Штаны были темно-синие, с типичным для синтетики блеском. Кира неотрывно смотрел то на эту подрагивающую задницу, то на бычью шею братка, на щетину, покрывавшую всю его голову. Незамеченным не пройти. Значит, бандита нужно вырубить.

Кира аж ошалел от этой мысли. Вырубить. Он. Бандита, якудза, на территории особняка Утеса. Это было так абсурдно, что Кира вдруг перестал чувствовать страх.

Прихлопнуть крышкой капота? Не хватит силы в ударе, у бандита был совершенно бронебойный череп. Вот если б он сам об него долбанулся... Но как? В фильмах Кира видел пару раз, как люди от неожиданности бились о крышку капота, когда кто-то нажимал на звуковой сигнал, но то были фильмы... Бритоголовый браток мог обладать реакцией динозавра, и тогда Кире можно было заказывать похороны. И себе, и Лексу. К тому же, до руля еще надо было добраться незамеченным. Кира смотрел на повиливающую задницу якудза. Потом перевел взгляд на футляр со всяческими инструментами, перекинутый через бортик капота, и закусил губу.

Отвертка, тонкая, как шило. Даже динозавр обязан хотя бы вздрогнуть, получив такое в задницу.

Кира медленно протянул руку, готовясь к броску, точно змея. Двумя пальцами ухватил отвертку за рукоять, вытянул из гнезда. Якудза беззаботно пританцовывал, даже не подозревая о том, что судьба уже занесла над ним руку.

Секунду спустя острое жало воткнулось в плоть.

Все произошло мгновенно. От боли и неожиданности бандит дернулся, смачно впечатался головой в крышку капота и повалился прямо на двигатель, не успев даже заорать. Кира со всей силы прихлопнул крышку, потом еще и еще, пока обмякшая туша не сползла на бетонные плиты.

Теперь надо было торопиться – Кира понятия не имел, как долго якудза мог проваляться без сознания. Паренек юркнул в гараж, на всякий случай держась за машинами. Как и говорила Тучка, в углу обнаружилась дверь и за ней – еще одна, в подвальное помещение. Кира чуть не взвыл от разочарования – та, вторая, была заперта на висячий замок! Он метнулся обратно в гараж. На полках была куча всякого инструмента, что-то должно было подойти... Шли драгоценные секунды. Наконец – о счастье! – он нашел лом. Настоящий тяжеленный лом, как в кино про воришек.

Замок безоговорочно слетел. Кира ворвался в подвал. Полумрак, тяжелый спертый воздух... В первый момент ему показалось, что человек, распятый на батарее, мертв.

- Лекс?!

Тот с видимым трудом поднял голову. Лицо его было залито кровью, вокруг глаза налилась зловещая синева. Разбитые губы шевельнулись, будто он хотел что-то сказать, но из горла вырвался только хрип. Лекс был избит, но жив. С души свалился камень, несмотря на отчаянное положение, в котором они оба все еще находились. Кира бросился к нему.

- Как наручники-то открыть?

Лекс откашлялся, просипел:

- Проволокой... найди что-нибудь...

И Кира возблагодарил бога за то, что целый год проходил, маскируясь в девчонку, и нажил пару-тройку немужских привычек. Выдернул из волос заколку-невидимку.

- Подойдет?

Не дожидаясь ответа, прильнул к лексовой руке, сунул железку в замок. Пока он возился, пытаясь подцепить собачку, Лекс разогнул пальцы, испачканные запекшейся кровью, и погладил по щеке.

- Придурок... приперся... Герой, бля...

Дуракам везет: еле слышно щелкнуло, и браслет подался. Кира, не мешкая, пристроился ко второму. Этот был поупрямее, и Кира взмок от волнения, чувствуя, как утекает сквозь пальцы время. С минуты на минуту мог очнуться вырубленный им якудза, которому вряд ли грозило серьезное сотрясение, при его-то троглодитском черепе. Или тот, другой, что скучал за мониторами, мог заглянуть к товарищу. А то и хозяин дома... Упрямый замок не поддавался, хоть плачь. Кира в отчаянии хлопнул себя по коленям.

- Не нервничай, - прохрипел Лекс.

Кира глубоко вдохнул, выдохнул. Попробовал снова. Он напрягал слух, пытаясь определить, что происходит в проклятом механизме, и едва не вскрикнул от радости, услышав щелчок.

Лекс неловко растирал запястья – одеревеневшие руки не слушались его. Попытался встать, но повалился на стену. Кружилась голова. Кира подлез под руку, дал опереться на свое плечо, потянул к выходу. Лекс с трудом перебирал ногами. Сквозь тупую головную боль, тошноту и туман он только поразился происходящему. Кира, его игрушка, его девочка, спасал ему жизнь. Упрямо тянул на себе, пер как танк. Впору было задуматься, не приглючилось ли в бреду.

Ступенька. Еще одна. Дверь. В гараже сумрачно, но после подвала свет бьет по глазам.

- Черт, как выбираться-то будем?.. – растерянно шепнул Кира. Было ясно, что далеко им не уйти: Лекс еле шел и мог в любой момент вырубиться. Ускользнуть из особняка втихаря, через забор, было без шансов.

Лекс мотнул головой в сторону машины.

- Ключи поищи...

Кира распахнул дверцу, усадил Лекса на заднее сидение. Ключи оказались в замке зажигания – оставалось только молиться, чтобы поломка, которую исправлял копавшийся в двигателе якудза, не была серьезной.

- Садись за руль, - велел Лекс.

Кира в ужасе оглянулся на него. Лекс прекрасно знал, что на водительском месте Кира не сидел ни разу в жизни, и даже если бы ему удалось справиться с машиной, соваться на дорогу было бы полнейшим безумием. Впрочем, по сравнению со всем происходящим это еще было не самым идиотским решением.

- Нас же тормознут первые же попавшиеся менты, - вяло сопротивлялся Кира.

- Не тормознут, это Утеса тачка...

Кира сел в машину, захлопнул дверцу. Зеркальце отразило его растерянные глаза. Лекс попытался сесть, его лицо исказилось от боли.

- Заводи, ключом... потом рычаг вниз, на драйв, и жми на газ...

- А где?!

- Педали. Слева тормоз, справа газ.

Кира зажмурился, потом решительно повернул ключ. Двигатель взревел. Машина была на ходу!

- Там на брелке должна быть кнопка... ворота открыть, - морщась от боли, сказал Лекс.

Кира глянул на ключи, болтавшиеся в замке зажигания, ткнул в кнопку на брелке. Далеко впереди, сверкая в солнечном свете, поползли врозь створки ворот.

Счет пошел на секунды.

Мерс рванулся с места, Кира сжал ладони на руле. Вперед, вперед к свободе! Промелькнули за окном альпийские горки, клумбы и прочие изыски ландшафтного дизайна, в зеркальце заднего вида на секунду показалась Тучка на веранде. Автомобиль как пробка из бутылки выскочил через ворота, лихо повернул и скрылся в клубах пыли. Какое счастье, что особняк Утеса находился в пригороде! Здесь не было еще ни светофоров, ни перекрестков, только ровное как стол шоссе. Опьяненный адреналином, Кира выжимал из мерса все, на что тот был способен. Дважды уйти от Утеса! Да еще и на его собственной тачке! Это было невероятно. Борис Иванович наверняка будет в бешенстве. Вполне возможно, что пустит погоню по их следам... Одно хорошо: окна в машине главного бандита города были бронированные. Если что, пули не страшны. Только вот если преследователи подберутся на расстояние выстрела – куда деваться? В фильмах, может, и легко ускользнуть от погони, петляя по дворам, но только не когда за рулем новичок. Тут дай бог не заглохнуть на прямой дороге.

Кира поминутно смотрел в зеркальце, но погони видно не было. То лес, то холмы – ничерта не разглядишь. Ехать в гостиницу было опасно; впрочем, там остались только шмотки, без которых вполне можно было прожить. Кира решил не возвращаться в город.

Они бросили машину у поросшего мхом перрона, неподалеку от какой-то деревеньки, и впихнулись в первую попавшуюся электричку. В туалете поезда долго отмывали Лекса от крови. Сутки спустя, сменив еще пару транспортных средств, они вернулись в столицу.



***

- Не вертись, - строго сказал Кира и налепил очередной кусок пластыря.

Вертеться Лекс способен был только в переносном смысле – в том, в котором это надо уметь, если хочешь жить – и слово не подходило ему категорически. Но в окно так подкупающе светило солнце, что он только беспомощно улыбался.

Улыбаться было больно, с распухших губ не исчезал вкус крови.

В спину упиралась пружина продавленной кровати. Кира сидел на нем верхом, в застиранной футболке размера на три больше своего и пахнущий мылом. Деловито заклеивал ссадины на лице своего фальсифицированного мужа, спасенного им, как принцесса из башни. Лекс уже начинал себя чувствовать мумией – впрочем, лучше уж мумией, чем принцессой, а то Кира, как честный человек, мог и жениться.

- А шрамов у тебя прибавится, - сказал рыжий, гладя его по припухшей скуле.

Лекс равнодушно фыркнул. В зеркало смотреться, конечно, было страшно – физиономию украшали синяки всех цветов радуги. Но синяки и шрамы – такая фигня! Главное, зубы на месте и ничего не сломано. Удивительное везение.

После душа Кира накинул только футболку, и его эпилированная промежность тепло и приятно прижималась к лексовой голой груди. Нежное создание. Кто бы мог подумать, что это чудо, обычно по полдня морально готовящееся выщипывать брови, способно на подвиги?

Лекс погладил его по бедру, скользнул кончиками пальцев в ложбинку между ягодиц. Кира улыбнулся в ответ на ласку, бросил взгляд через плечо:

- Ну слава богу. Хрен стоит – значит, жить будешь.

Лекс не мог не возразить.

- Если стоит, значит, буду жить хорошо!

Он дотянулся до футболки и подцепил край ткани зубами. Потянул на себя, как игривый щенок.

- Иди поближе...

Кира покачал головой.

- Таким ртом? Ну уж нет. Заживет – тогда.

- А поцеловать, чтоб не болело? – ляпнул Лекс и сунул руки рыжему под футболку, наслаждаясь гладкостью его кожи под пальцами и пытаясь реабилитировать образ мачо в собственных глазах.

- Тебя тогда всего обцеловать придется... Давай лучше наоборот: поцелую, где не болит.

Лекс охотно согласился. Бывшие кореша ни разу не ударили его в промежность.



***

Погода испортилась, небо затянуло. Офис, в солнечный день похожий на аквариум, теперь напоминал тяжелый блок зеленовато-серого стекла. Славик помахал рукой из-за прозрачной стены:

- Кира, зайди ко мне на минутку.

У Киры было отличное настроение, несмотря на блеклый день. Он знал, как выглядел со стороны: светился, как может светиться только женщина, ведущая качественную и регулярную половую жизнь с любимым мужем. Паспорта со дня на день должны были быть готовы, Кира учил испанский. Ощущение пороховой бочки под задницей никуда не делось, но даже в самые сложные времена в жизни были свои радости.

Он присел на край стола, одернул подол модного платья. Славик отодвинул в сторону стакан с недопитым соком, снова придвинул, взял в руки, отхлебнул и спросил невпопад:

- Слушай, чего ты для нижнего белья не снимаешься?

Кира кокетливо поправил рыжий локон. За год волосы отросли – кто бы мог подумать год назад, что они будут сиять на рекламных плакатах? Кто тогда мог представить, что тысячи людей будут мечтать о стройных ногах мальчишки-детдомовца, о его улыбке, обрамленной в дорогую косметику?

- Как это не снимаюсь? Сколько раз!

Славик поморщился, будто его пытались сбить с толку, нетерпеливо махнул рукой.

- Да нет, там не то было, там то платочек на бедрах, то еще какая-нибудь фигня... Я вот тебя в одних трусах не видел ни разу.

- Славик, ты так мечтаешь увидеть меня в одних трусах? – рассмеялся Кира, - Мы же сто раз об этом говорили. Мне муж не разрешает.

Славик задумчиво посмотрел на него.

- А может, ты правда мальчик?..

Выдержки хватило на то, чтобы не поперхнуться, не вздрогнуть, даже усмехнуться удивленно:

- Славик, ты что курил?

- Да получил сегодня забавное письмецо от нашего дорогого Аркадия...

Славик раскрыл папку, до того скромно ютившуюся на краю стола, протянул Кире несколько уже знакомых фотографий. Пара секунд ушла на то, чтобы отогнать панику. В век компьютерных технологий фотографиям уже никто не доверяет. Посмеяться, обратить все в забавную шутку... Славик опередил:

- Знаешь, если честно, мне пофиг. Мальчики, девочки... пока ты выполняешь свою работу, меня это мало касается. Но фишка в том, что в сопроводительном письме Аркаша обещает отослать эти фотки во все крупные журналы и кинуть в Интернет. Правда это или фейк – скоро вокруг твоей очаровательной задницы разразится скандал.

- Я понимаю. Спасибо за все, Славик.



***

Солнце пригревало, ветер катал комья из тополиного пуха. Небо было прозрачное и высокое – не достать. Кира сидел на ступеньках, задрав голову и не отрывая взгляда от казавшегося крохотным с земли самолетика, чертившего по синеве линию, будто мелок. Хотелось снять темные очки и подставить лицо солнечным лучам, но Лекс велел соблюдать конспирацию.

Белые брючки, футболка, модная жилетка с карманами, волосы острижены по плечи и собраны в куцый хвостик. То ли мальчик, то ли девочка, торжество унисекса. На душе было муторно, неспокойно. Снова бежать? Получится ли? Срываться с теплого места и опять вникуда, в неизвестность... Кира сжал кулаки. Он отчаянно хотел домой. Это чувство было иррациональным, как фантомная боль – у него, в общем-то, никогда не было дома. Были временные жилища - интернат, потом съемная квартира в столице... Кира склонил голову, сгорбился. Где это место, куда он так мечтает попасть? Существует ли оно вообще?

Он не видел, как Лекс вышел из здания аэропорта, как огляделся, ища его. Как улыбнулся, найдя. Кира смотрел в землю, вглядывался в поверхность бетонных плит. Искал ответы в таинственных знаках трещин. Теплая ладонь Лекса легла на загривок, взъерошила еще колкие после стрижки волосы.

- Нам пора на бординг.

Кира потянулся навстречу ласковому прикосновению. Может быть, дом – не обязательно место? Жизнь вдруг стала простой и понятной. У него было самое главное – а остальное, он знал, приложится. Кира встал, ленивым движением повис у Лекса на шее, зашептал что-то ему на ухо. Улыбка Лекса стала плотоядной.

- У тебя что, фетиш – по туалетам трахаться?

- Так больше же негде! – Кира обиженно поджал губы, и Лекс рассмеялся, по-хозяйски прижал его к себе и поцеловал. Долго и сладко, как Кира любил.

- Ну пошли, раз так. Только шустро!

Сквозь трещины в бетоне упорно и наперекор всему перла молоденькая нежно-зеленая трава.

Эпилог

Мы ведем наш репортаж из Villa Puerta Blanca, где сегодня царит атмосфера праздника. Принцессе дома Courganoff исполняется десять лет. Знаменитая гей-чета удочерила малышку Catherine четыре года назад. До того момента она, как когда-то и сам кутюрье, воспитывалась в одном из детских домов России.

История четы Courganoff романтична и полна удивительных приключений. Она началась в маленьком русском городке, где вспыхнула любовь между простым парнем Алексом и будущей звездой мира моды, юным Kira Courganoff. Однако в России однополые браки до сих пор не легализированы, и пара решилась на отчаянный шаг: Kira Courganoff на целый год превратился в девушку. Боясь преследований, влюбленные перебрались в столицу. Там будущий кутюрье сделал первый шаг навстречу судьбе – он стал фотомоделью и быстро завоевал сердца миллионов. Год спустя гей-пара иммигрировала во Францию, а вскоре скандальное разоблачение Kira Courganoff потрясло мир моды. До сих пор неизвестно, каким образом очаровательной фотомодели удавалось ввести в заблуждение своих работодателей. По одной из версий, контракты заключались не вполне легально. Как бы там ни было, брак русских иммигрантов был зарегистрирован на территории Нидерландов – и уж тут-то документы точно не были фальшивыми. Вопреки всеобщим ожиданиям, Kira Courganoff не покинул мир моды и вскоре дебютировал как кутюрье. Свежая, нетривиальная, чувственная коллекция принесла ему всеобщее признание и стремительный взлет.

Вот уже двенадцать лет дом моды Courganoff занимает достойное место под светом прожекторов. За все это время его основатели ни разу не были на родине, хотя там их ждут с распростертыми объятиями. По словам Алекса Courganoff, они не желают дразнить быка красной тряпкой, ведь Россия была и остается неблагоприятной страной для однополых пар. Однако сегодня в Puerta Blanca не думают о грустном. Прелестная Catherine, одетая в платье от своего именитого отца, радуется подаркам и праздничным развлечениям. Принцесса дома Courganoff – так называет ее Алекс – не по годам серьезная барышня, и даже в этот день она мечтает не о платьях, а о братике или сестричке. По сведениям надежных источников, переговоры на этот счет уже давно ведутся.

С вами была Limetta Tangelo, специально для Persona Bella.


Январь 2007 – Ноябрь 2009


Бонус-трек: Никогда не умоляй