Орлы летают высоко

???????????????? ?? ????????? ?????????????????? ???????? ??????????. ???? ??? ??? ?? ??????????? 18, ?????????? ???????? ????.



Пролог: размышления у парадного подъезда

Если аккуратными, слегка подрагивающими пальцами раздеть Шельму, то сперва и весьма надолго ваш взгляд остановится на роскошных формах ее пышного бюста; при этом расширятся глаза, точно у голодного младенца. Затем, если вы еще будете в состоянии думать, вы смущенно опустите взгляд на ее пусть не осиную, но довольно-таки стройную талию и ниже, сглотнув слюну при виде коротко подстриженной шерстки каштаново-рыжеватого оттенка с такой же белой проседью, что венчает ее голову. Далее, если вы достаточно стойкий человек и сможете оторваться от этого зрелища, взгляд ваш заскользит по кажущимся километровыми ногам, замрет на очаровательно круглых коленках и далее опустится к маленьким пальчикам, которые покажутся вам сладкими, как конфетки. Затем, нежно улыбаясь, вы посмотрите на ее лицо: на трогательно пухлые, как у девочки, губы, цветом и терпким вкусом похожие на вино, на чуть насмешливые, чуть испуганные темно-зеленые глаза, на крохотную, едва заметную родинку на щеке. Желание переполнит вас, готовое выплеснуться на почти нетронутую загаром бархатистую кожу сей женщины, которую вы только что раздели.

Однако если по глупости или неопытности вы рискнете сделать это не мысленно, то вам прежде стоит хорошенько помолиться, ибо беспощадный удар кулаком в вашу челюсть свалит вас на пол подобно снопу сена, едва вы прикоснетесь к застежкам ее одежды. Если же по нелепому стечению обстоятельств вы застанете Шельму крепко спящей на неудобном диванчике, вам следует помолиться дважды, потому что вы все равно упадете как сноп, едва ваши шаловливые пальчики коснутся кожи столь желанного вами тела спящей, ибо к вашему несчастью у Шельмы черный пояс по Искусству Облома.

Ну а если после двух падений на пол вы в будущем будете повторять попытки коснуться ее, то можно сказать с уверенностью в девяносто девять целых и более чем девять десятых процента, что вы сексуально озабоченый псих, и в девяносто девять ровно, что вас зовут Гамбит, а это означает, что вашему корчащемуся на полу телу в виде бонуса за упорство будет нанесен еще и удар ногой - хоть и не слишком болезненный - от бессильной ярости, ибо “черный пояс по Искусству Облома” - проклятие Шельмы, нередко темными ночами горячо мечтающей почувствовать на роскошном своем теле ваши - Гамбита - ловкие руки.

- Снова за свое, Болотная Крыса, - скажет она упавшим голосом и улетит в свою комнату, чтобы там, запершись, рыдать в подушку.

А вы, кряхтя и матерясь свистящим шепотом, поднимитесь на ноги и поплететесь вслед за ней, чтобы поскрестись в дверь и попытаться загладить свою вину, принеся в зубах шипастую розу, которая оставит кровоточащие раны на ваших чувственных губах, и еще несколько дней будете ловить на них взгляды садиста-Логана, дуреющего от запаха и вкуса крови.

И вы будете бродить по пустынным полутемным улицам огромного и очень одинокого города, ища неприятности, бесцельно пинать банки из-под пива, чье дребезжание разрывает вам уши, и ломать себе голову: как сделать так, чтобы нам обоим было хорошо, ma belle fillette, ma chere*?


Часть 1: порвать на британский флаг

"С Гамбитом что-то случилось"
Борис Акунин
из интервью (март 2003)

- Господь помилуй наши души!..

Сторми все-таки стошнило. Ее можно понять, зрелище не для слабонервных... Бедняжка, она всегда к нему неровно дышала, парень ей как брат, с тех самых пор как она его к нам притащила. Я, собственно, тоже ничего против него не имею: он всегда готов драться и в бою никогда не оставит незащищенной спину товарища, на него можно положиться, и этого мне достаточно. У него темное прошлое, но, в конце концов, а у кого из нас его нет? Собственно, малыш мне всегда нравился - он, как и я, одиночка, но умеет веселиться, - хотя его блядские замашки кого угодно могут довести до белой горячки. Да... Видать, эти самые замашки таки довели его самого - вот до этого, господь помилуй наши души, как сказала Сторми. Глупыш, и чего ж ты сюда пришел, неприятностей захотелось на свои вторые девяносто? Хотя, конечно, у него как раз - вовсе не девяносто, просто удивительно, до чего у парнишки узенькие бедрышки. Похоже, Пикассо именно с его фигуры писал свой знаменитый во всем мире шедевр - символ "мужской туалет". Широкие плечи, осиная талия и длиннющие ноги. Ясно, с таким телом девчонки любят... Ловушка для неприятностей ты, французик.

Шельма, кажется, решила в обморок упасть. Вон как по стеночке сползает. А нефиг было сзади заходить, любопытные вы все больно... Нет, на самом деле малыш не так уж страшно выглядит - я хочу сказать, могло быть гораздо хуже... Посмотрел бы я на вас, если бы это ваше полумертвое тело снимали сейчас со стола, после того как его всем скопом отымели Друзья Человечества - человек семь, не меньше...

...Нет, все же дерьмово он выглядит, если честно.



***

Ноги его были прикручены проволокой к ножкам стола и, соответственно, широко раздвинуты. Я долго вожусь, непростительно долго - жесткая проволока не хочет поддаваться телекинезу - но все же одну ногу уже освободила. Тупо смотрю и хочется или плакать, или идти убивать: он даже не сделал попытки их сдвинуть. Бог мой, что они с ним сделали...

На внутренней стороне бедер - грязные потеки, жуткая смесь, - крови и спермы. И кровь... в отличие от... в общем, кровь - его. И даже не присматриваясь, видно, откуда она сочится.

Понимаю, почему вырвало Сторм.



***

Черные синяки на бедрах - группами: четыре в ряд и еще один поодаль. На бедрах, на заломленых руках, на плечах и шее - если бы не ошейник, так бы и придушили.

Ублюдки.

Сволочи.

Черно-малиновые, растрескавшиеся и запекшиеся губы, и скулы как судорога свела - зубы сжаты так крепко, будто челюсти друг в друга вросли. Глаза зажмурены...

Джин наконец-то справилась с проволокой, и они со Скоттом пытаются поднять его со стола, я придерживаю плечи. Тут я замечаю - голова его повернулась в моих руках - что из ноздри у парня потянулась тоненькая струйка...

С-с-суки!!!

А по лицу они его били, чтобы глотал, чтобы унижался.

Паскуды.

Ласково глажу по щеке, стараясь не задевать царапины и разбитые в кровь губы.

- Выплюнь.

Ноль реакции - но кто бы ожидал от него сейчас трезвости рассудка. Тяжело вздыхаю, но это все ж надо сделать - жестко беру за подбородок, злобно гаркаю в самое ухо:

- Выплюнь! Сейчас же!

Малыш вздрагивает, будто от удара, весь сжимается, потом с усилием и тихим стоном разжимает зубы, и добрых полстакана мутно-белой жидкости выливается на пол и на мои штаны. С-с-сволочи... Я уже говорил, что они сволочи? Джин и Скотт наконец-то его поднимают -

Черт, как же его скрутило.

Нет, это очень хорошо, очень - что парня вырвало...

Белой мутью... Уроды.

Убил бы.

Убью.



***

Гамбита положили на носилки - не скоро он сможет сам ходить. Черт возьми, он, похоже, и сидеть пару лет еще не сможет. Предплечья ему вправили тут же, и вкололи обезбаливающее. Будь я на его месте, я бы предпочел, чтобы меня вообще усыпили. Навсегда.

Хотя по нему и не скажешь, что ему больно. Покерное лицо. В синяках, кровоподтеках и без эмоций. Ни стона, ни единого звука... Глаза, правда, уже открыты - но от этого он выглядит еще мертвее: взгляд вникуда и зрачки расширены так, что не видно радужной оболочки, только черная пустота. Будто у него не переломана половина ребер и на животе есть хоть одно свободное от синяков место.

Ой-ой, нехорошо - Логан идет к двери. Я окликаю его.

- Куда я иду? - отзывается он, поигрывая когтями. - Найти тех засранцев, которые креолу порвали задницу на британский флаг. И порвать их.

Он сплевывает сквозь зубы чуть ли не мне на ботинки и уходит, и шестое чувство, выработавшееся во мне за годы руководства командой, подсказывает, что не стоит пытаться остановить его сейчас. Меня даже не мучает совесть от сознания того, что Логан сделает именно так, как он сказал, и не меньше.

Мы осторожно поднимаем носилки на борт "Дрозда", Маккой ставит капельницу. Еще несколько минут уходит на то, чтобы привести в полное сознание девушек, не выдержавших страшной картины, и отправить Шельму за Логаном. Она выглядит немножко потрепано, но виной тому более шок, чем Друзья Человечества. Не ее одну посещала мысль, что прибудь мы сюда на полчаса позже, и она выглядела бы не лучше Гамбита.

Маккой возится с ошейником. Может, это и не самая лучшая идея - в таком состоянии наш красавчик может натворить дел, сам того не хотя, покалечить кого-нибудь. Но заставить его пока не снимать чертову Геношскую технику - жестоко.

Они бы никогда не повязали его, если бы не ошейник. Видимо, отвлекли нападением и защелкнули его сзади, а уж потом всей толпой не так трудно было повалить... Когда Шельма подоспела, Гамбит уже давно был без сознания; она на свою беду бросилась драться. Глупо, очень глупо соваться в штаб-квартиру своих врагов в одиночку, даже если их там меньше десятка! Поплатилась бы за ослушание приказа... Они-то здесь все здание знают. Пока она пыталась своего ненаглядного освободить, расчитывая на то, что в воздухе ее никто не достанет, этот с ошейником сверху на нее и прыгнул... Откуда они столько ошейников взяли, "Друзья" чертовы?

Логан вернулся, когтищи все в крови, только что кишки не свисают... Нашел-таки, Фредди Крюгер. Молодец.

Я тебя потом поругаю, что от принципов наших отошел - Икс-мены не убивают! А от обязанностей на пару недель освобожу, будешь дежурить по ночам, как любишь. Только предлог придумать надо, не дай бог поймешь, что одобряю...

- Трое ушли, - негромко, но зло бросает он. - Но я их найду.

Найдет. Обязательно найдет.

Еще и коллекцию скальпов принесет Гамбиту в подарок, с открыткой "Выздоравливай скорее". А когда тот наконец-то встанет на ноги, Логан устроит ему капитальную трепку, чтоб не шлялся по злачным местам, придурок. Я присоединюсь от всей души. И свалим мы его еще на неделю... Тяжела жизнь Икс-мена.


Часть 2: хождения по мукам и блядям

...Трахнуть Орлеанскую шлюху? Не вопрос.

Что, вы удивлены?! Да неужели. По-вашему, у меня должно быть больше предрассудков? Отвечаю: нет. Для меня не настолько важно, кто именно подо мной стонет - девчонка или парнишка, лишь бы им было так же хорошо, как мне. Чего только не случалось в мою бытность ходячим проектом канадского правительства. Другое дело - предпочтения, и тут уж извините: голубой - не мой цвет. Но при необходимости, вроде такого особого случая, можно себя перебороть, это не так трудно. У него красивое тело, ловкие пальцы, и на лице написано, как ему горячо и как хочется, чтобы его поставили раком. Повторяю: как нехуй делать.

Только вот для меня очень большая разница между малолетней проституткой с улиц Нового Орлеана и мальчиком, чье тело раскинулось перед моими глазами. Мальчиком, который комкает пальцами крахмальные лабораторные простыни, кусает полузажившие губы, мечется по кровати так, что капельницы выдерживают не больше пяти минут, и все это - не приходя в сознание. Мальчиком, от которого за версту веет хочухой - бедняга Хэнк, которому приходится сидеть с ним, не реже чем раз в полчаса лезет под ледяной душ, и хрен ты что с этим сделаешь, потому что парень эмпат, а на Профессора и Джин у него щиты.

Разница не в том, что прошел десяток лет с тех пор, как Гамбит покинул Новый Орлеан. В душе он оставался шлюхой, вел себя зачастую соответственно. Просто сейчас, когда он как последняя обферомоненная сука выгибается навстречу рукам Хэнка в очередном приступе блядства, у него вид ребенка, который побывал в Аду и еще не полностью вернулся обратно.

Раньше, когда начинались игривые взгляды, покачивания бедрами и двусмысленности, достаточно было зажать его где-нибудь в углу да правильно заглянуть в глаза, и он выставлял вперед руки, не подпуская слишком близко к себе, смеялся и отмазывался: шучу-шучу, мол, не надо больше!.. Тогда он и вправду шутил, не мог он иначе: у этого маленького засранца мания ходить по лезвию. Но это... Это не то же, что его дурацкие выходки. Ему надо.

Но самое страшное - чего ему надо. После того как его так выебали, я ожидал, что он навсегда забудет про свои извращения и будет бегать только за девками, как нормальный мужик, ан нет, обломись. Может, у него раны зудят? Бывает ведь, когда заживает...

Хуйня все, надо парню перепихнуться, как пить дать надо, только не так. Девку ему снять, что ли? Вот очнется к вечеру, и поговорим. Саммерс, ясно, будет против, но с другой стороны - а кто спрашивает Саммерса? С Хэнком-то мы договоримся, он по-моему на все готов, чтобы это прекратилось.

Решено. От этого всем легче станет, а одноглазый с его правилами - пошел он... Да и впервой мне, что ли, блядей сюда водить?



***

Я тебя хочу. Слышишь меня, красавчик?

Черт побери, тебя хотят все в этом здании. Как же с тобой сложно, Реми... Скорей бы ты очнулся и начал контролировать свои эмоции, пока я слюной не истек - или еще чем. Спишь, тихо постанываешь, будто мурлыкаешь, и колени раскидываешь в стороны... Не думаешь о безукоризненной репутации своего бесстрашного лидера. А ведь зайдет кто-нибудь - век не отмоюсь.

Нежная у тебя кожа, не ожидал. Странное сочетание - железные мускулы под бархатистой кожей... Нежная, чуть прохладная, и легкий солоноватый привкус пота. Уфф... Надо уходить... Бог мой, если твои эмпатические штучки на меня так действуют, то что же ты творишь с Хэнком, который рядом круглые сутки? С Логаном, у которого сверхразвитое чувственное восприятие? Я-то мало что женатый, так ведь абсолютно гетеросексуальный, а Ответственность - мое второе имя...

Хорошо конечно, что ты эмпат, по крайней мере я точно знаю, чего ты хочешь. Сейчас ты хочешь, чтобы я дотронулся... вот здесь... Тебе это нравится... Ох, лучше бы мне этого не знать. Если бы ты сейчас открыл глаза и посмотрел на меня, я бы просто умер на месте от жгучего стыда.

У меня горят щеки - ручаюсь, они одного цвета с очками. И джинсы мне давят. Ты хочешь, чтобы я остался - ну нет! Ухожу. Хочу тебя до безумия.



***

У постели креола мы дежурили посменно и только мужчины. Первые несколько дней Джин и Ороро тоже помогали, но практически после первого же раза мы отказались от этой затеи. Он излучал свой гребанный шарм, против которого женщинам бороться сложно: Ороро, к которой он относился как к сестре, и та попала под его чары. Она пришла сменить Хэнка, он еще пару минут был в лаборатории и исключительно это спасло Сторми. Первое, что она сделала, присев рядом с парнем - коснулась ладонью его лба; второе - пробежала этой ладонью по его плечам и груди, наклонилась и куснула его в шею... Хэнк говорил, что еще минуты две тряс ее за плечи, пока глаза Ро приняли осмысленное выражение. После этого попробовала Джин, уже под присмотром - результат был тем же.

Шельма вообще не приходила - даже не навещала.

После всех этих заморочек в няньках остались трое - Хэнк в качестве доктора и мы с Циклопом в качестве сиделок. Все - традиционной ориентации, так что проблем с эмпатией не было. Почти не было, если не считать непрекращающееся возбуждение проблемой.

Все это, конечно, было утомительно. Восемь часов дежурства у постели озабоченного французика - восемь часов сна - восемь часов тренировок и свободного времени. Однако парень поправлялся, и график вскоре должен был меняться. С другой стороны, даже придя в сознание, он не переставал излучать желание.



***

Да не могу я, черт вас побери!!!

Как же вы все не понимаете...

Да, я его люблю, правда - я так больше никого не любила! Если бы не любила, не пошла бы за ним - крепко достал он меня в тот вечер... Но ведь пошла... Наверное, мне нужно время... Ну не могу я сейчас его навещать, понимаете, я смотрю на него и вижу его там, на столе, таким, какой он был... Но он ведь сам виноват, я ж его туда не заводила! И... Господи, я не могу смотреть на него!..

Да, конечно, я понимаю, что я ему теперь очень нужна, но даже быть рядом с ним... Это не брезгливость, мне его действительно жалко, это что-то другое, я... Ну не знаю я, не знаю!!! Ничего я больше не знаю! Ну зачем все так случилось?! Идиот, зачем он туда поперся?!

...

Я ведь сама могла быть на его месте...

...

Не могу я, понимаешь... Не могу ему в глаза смотреть...

Я же не виновата, правда?.. Ну кто мог знать!.. Вроде не в первый раз я его послала, откуда мне было знать, что он так расстроится...

...

Он про меня спрашивал..?

...

Пожалуйста, скажи ему... Объясни...

Я его люблю, правда! Но...

Видеть его, по крайней мере сейчас - ...нет, выслушай меня! ...Как вы все не понимаете?!

Ну не могу я!!!



***

- Привет, подруга. Свободна?

- Здравствуй, лапочка. А тебе нужна компания?

- Свободна, значит. Нет, не мне... Одному моему другу. Он... приболел трохи. Поедем к нему.

Виду она не показала, но я услышал - тум-тум-тум, сердечко предостерегающе застучало, предчувствуя неприятности - маньяка, убийцу, изврата, кого угодно. Да оно и понятно, рожа моя доверия девушкам не внушает. Я ее успокаиваю, отвечая почти правду на ее полный подозрения вопрос - "что с ним" -

- Одни нехорошие ребята его... избили. Подробности сам раскажет, если захочет.

Чтобы ее успокоить, сразу плачу. Ну креол! За тобой должок и нехилый. Дороговата девочка... Ну да ладно, зато хоть меньше шансов подхватить что-нибудь новенькое в твою коллекцию.

Она отдает деньги подружке и теперь уже безоговорочно мне доверяет, мысленно смирившись с тем, что ее везут, по всей видимости, но какую-то зверскую оргию извращенцев. А может, от меня самого уже несет креольским шармом?..

Садимся в машину и едем по ночным полям. Моя "покупка" тарахтит без умолку - ну да черт с ней, лишь бы помогла утихомирить французские гормоны. Может, хоть сегодня высплюсь нормально: без голубых порно-снов! Достал уже, блядь малолетняя. Хоть иди к нему со словами "хватить феромонить, придурок, если я к утру кончу от твоих эмоциональных всплесков, я те морду набью без зазрения совести!"

Вот, блин, девушка-секс-бомба. Да расслабься ты, не надо на меня завлекалочки выставлять, я не твой клиент!

- Почему же, лапуля?

- Меня всегда интересовали исключительно женщины восточного типа.

"Жалко, жалко..." У пчелки, дурочка. Жалко ей... Небось не пожалеешь, мальчик у нас эксперт по этому делу. Как же спать хочется, мать вашу... Знала бы ты, крошка, какие на тебя надежды возлагаются!

Фары выхватывают из ночи кусок надписи - Институт Ксавье - и гаснут прежде, чем наша цыпочка успевает оглядеться с неподдельным интересом. Могу себе представить, что ожидала она что угодно кроме такого солидного заведения... Хотя мне ли не знать, какие оргии временами творятся в общежитиях!..

А глазоньки-то мы тебе завяжем, нефиг коды подсматривать.

- Ну что, длинноногая... Вылазь, приехали.



***

"Что за странное место?.. Ох, попала ты, маруся, как пить дать.

Я, конечно, ничего против здорового садомазохизма, волосатик, но уж очень идти неудобно с завязанными глазами... Еще поворот. Нет, все, в случае чего я отсюда не выберусь. Какие-то катакомбы... Замуровали, демоны...

Опаньки, вот и пришли, кажется. Ну что же, посмотрим, сколько ты мне правды сказал... Надпись на двери "Медицинская лаборатория", снизу прилеплен листочек с надписью от руки "Не открывать до Рождества". Забавно. Лаборатория... Клиент у нас вроде приболел. Все верно.

Необычное место, чтобы привести проститутку. Что ж, это будет интересно."

Он открыл дверь очередным кодом, мы вошли; горел тусклый свет, одна лампа была накрыта чем-то, чтобы свет не бил в глаза спящему - я увидела его сразу. И с порога же почувствовала это - необъяснимое, редкое - как когда стоишь рядом с человеком и чувствуешь, что он излучает желание обладать тобой, только гораздо сильнее...

Изящные линии под простыней... Он повернулся к нам и улыбнулся.

- Bonsoir, chere*.

Вот... Сердце оборвалось. Я знала, что все не бывает настолько хорошо. Слишком хорошие деньги, слишком выгодные условия, слишком - боже мой, смилуйся - красивый и сексуальный клиент. Я знала, что где-то здесь есть подвох. Глаза... Черные бездонные озера с красными рубинами...

Хороша же я была - стояла и таращилась на него... А ведь он мог и разозлиться. Я этого так боялась, глупышка. Он, конечно, сразу понял, в чем дело - они привыкают к такому вниманию...

- Логан, mon ami*... Ты что, ее не предупредил?..

Я повернулась к своему провожатому и обнаружила, что вид у него был слегка сконфуженый, и именно в этот момент я поняла, что все не так страшно. Он забыл мне сказать, это было случайно. Он просто не подумал, что меня это может испугать - он так и сказал.

- Подойди ко мне, ma chere.

Я присела на край постели. Он взял меня за руку, и меня охватил какой-то детский задор: все позволено, ни за что не накажут, шапки долой да гуляй душа...

- Да, я мутант. Если ты не хочешь, уходи... Логан отвезет тебя обратно.

Мне не надо было даже смотреть на волосатика, чтобы представить, каким стало его лицо при воспоминании о кругленькой сумме, которую я с него содрала. ...Мутант... Такое у меня впервые.

- У тебя шикарные глаза, красавчик, и меня это заводит.

Самое забавное - я не шутила. А когда он улыбнулся - обворожительно, обезоруживающе... Да, я остаюсь. Эти его странные глаза - красивые, будто сказочные...

Он поцеловал мне руку - я очень удивилась, начиная понимать, что предстоит веселая ночь - и попытался сесть, приподнявшись на локте; в ту же минуту широкая ладонь Логана опрокинула его обратно на кровать. Я и не заметила, когда он подошел, я вообще про него забыла, вот что значит увлеклась работой...

- Куда? А ну-ка лежать!

Красавчик послушно улегся.

- Логан, - поймал он руку, - мне кое-что нужно. Ты не мог бы?..

- Ну что еще? - вздохнул волосатик, явно мечтавший только о том, чтобы добраться до постели.

- В моей комнате, возле кровати, серая дорожная сумочка.

Тот со вздохом кивнул, и я вновь почувствовала на запястье теплые губы. За спиной открылась и снова закрылась дверь, я склонилась над своим клиентом.

Он знал Закон, или мне только кажется?.. Не знаю. Он не потянулся ко мне губами, как большинство молодых мужчин, которых я всегда сразу предупреждаю: проститутки не целуются в губы. Он не спросил моего имени - вечный ответ "а как бы тебе хотелось меня звать?" ему не был нужен; он не сказал мне своего имени, избавив меня от необходимости запоминать всех этих выдуманных Джонов и Джеков. На мгновение мне показалось, что с его губ чуть не сорвались мои слова – "Чего бы тебе хотелось?.." - но он сказал совсем другое, и я перевела дух.

- Я эмпат, ma chere, я ощущаю эмоции. Если ты позволишь мне, я попробую сделать сегодняшний вечер для тебя приятным. А тебе не придется гадать, чего хочется мне.

Вот так вот просто... Мутант, эмпат.

А в конце-то концов, почему бы нет?.. Он мне Нравится, он, похоже, знает догмы моего "ремесла", значит, его не удивят мои эмоции, вернее, их отсутствие. А может - чем черт не шутит - он действительно попробует быть ласковым.

С проституткой?.. Кого я пытаюсь обмануть...

- Просто расслабься и не удивляйся ничему.

Окей, я расслабилась. И...

Чужие радости, беды, беспокойство, грусть, ностальгия, нежность и желание, желание, желание - заполнили меня. Слова потеряли смысл. Остались только Я и Он, в двух слившихся мирах, удивительно похожих и состыковавшихся идеально, как две спирали ДНК.

Я поцеловала его ключицы, и он улыбнулся.



***

Что хранят нормальные люди в дорожных сумочках? Зубную щетку, пасту, мыло, маленькое полотенце, расческу (кроме Ксавье, понятно)... Что еще?.. Ну, маникюрные ножницы, ну, зубную нить. Таблетки от головной боли и желудка. Женщины - кучу косметики. Фен. Нитку с иголкой.

Что носил в них этот извращенец? Презервативы всех видов и расцветок, текстурированные / ароматизированные и вообще черт знает какие, несколько видов лубрикаторов (один - с запахом дыни и кокоса и еще один - анальный), шипованные кольца, зажимы для сосков и целая куча игрушек такого же типа. В силу моего возраста у меня был опыт в таких вещах, но еще нигде кроме как на витрине секс-шопа я не видел это в таком количестве. Не мудрено, что с ним здоровались продавцы эротических товаров - его как постоянного клиента знали в лицо.

Мне хватило всего одного взгляда - еще не хватало копаться в чужих игрушках - чтобы понять, что это именно то, за чем меня креол послал.

Я даже не заходил, кинул ему это все через дверь и девчонке крикнул, чтобы не давала ему слишком шевелиться, но она, похоже, уже ничего не слышала.

Потом я наконец-то пошел спать.



***

Знаю, чего ты хочешь, красавчик... Всегда теперь знаю... Всю ночь буду знать...

Чуть куснуть за ушко. Вот так... Нравится?

Кончиком языка провести по ключицам... Вот так, милый?

Необычно, забавно, приятно – знать, чего тебе хочется. Никаких лишних вопросов, ничто не помешает твоему удовольствию... Нашему?..

У него ласковые руки. Мягкие губы. Чудак, он целует мои плечи... Мне это нравится, но обычно ведь мои клиенты никогда не думают обо мне... А этот, смешной, хочет сделать мне хорошо... О, еще!.. Нет... Нельзя просить, он ведь клиент, о чем ты думаешь, дурочка... Но он сам, я ведь не просила! Умелые, нежно-настойчивые пальцы скользят туда, где мне горячо... Да... Еще... О, пожалуйста, не останавливайся, милый!.. Да, да, ДА!!!...

Я сошла с ума?..

Это только что было?!

Он это только что сделал???

Господи, милый ты мой, необыкновенный, солнце мое, радость моя, красавчик, лапочка, спасибо... Это было так чудесно... Как же мне тебя отблагодарить, золотой мой?..

Улыбается... Чувствует, как хорошо он мне сделал... Ну, а как тебе сделать хорошо?

...Хм, почему бы и нет? Его пальцы, погладив меня по голове, запутавшись в волосах, чуть подталкивают меня вниз, я без колебаний опускаюсь. Ох, как он меня хочет!..

Остреньким язычком, как он любит... Сразу – мелодичный стон. Мягкими губками... Да, я все чувствую, как если бы ты приказывал мне. Вот так... Так...

Тихонько постанывает, мой красавчик, мечется по узенькой кровати, закрыв свои необыкновенные глаза. Хочет еще, хочет быстрее, сильнее... грубее. Закинул руки за голову, широко раздвинул ноги... все же как он похож на шлюху-подстилку!..

Вот так... И язычком, сверху... А пальчиками – вниз, и сильно вовнутрь...

О боже!!!

Как же так, только и успеваю подумать я, ведь он сам хотел... краем глаза замечаю кровь на своих пальцах, и тут же – остро, болезненно, он кончает, передавая свое наслаждение мне – наслаждение пополам с болью, с язычками пламени воспоминаний.

Все в душе сжимается. Корочки недозаживших ран, швы, по всему телу – синяки... "Тебя изнасиловали?.." - чуть не срывается с губ. Конечно, дурочка. Но... почему он не предупредил? И... Он ведь хотел...!

Он не сердится, не злится, будто все в порядке вещей. Притянув меня к себе, осыпает благодарными поцелуями шею и грудь. Он действительно хотел именно так – больно и грубо...

Я теряю мысли, потому что он ласкает меня, а потом – неутомимый, изголодавшийся, снова начинает меня хотеть... А я – я не верю себе! – сгораю от возбуждения, трусь об него, как сучка, едва дожидаюсь сигнала и мягко, плавно опускаюсь на него...

Дикие танцы, трогулка верхом, стоны и крики, мои зубы кусают его плечи. Ему больно двигаться, но он упорно рвется навстречу моим бедрам; его красивые рыжие волосы разметались по подушке, блестя от пота. Мои движения все резче, наманикюренные ноготки добавляют его коже царапин, больно впиваются в бока...

...Мы тяжело дышали. Качаю головой, полностью уверенная в своих словах: "Это я должна тебе платить, милый".

Смеется. "Икс-мены денег не берут!"

От мысли, что сейчас нужно будет ехать домой, опускаются руки. Я устала – от тех безумных развлечений, что мы делили с моим мутантом половину ночи, от ощущения чужих эмоций, пугающих, хоть и излучающих удовольствие.

"Логан о тебе позаботится," - шепчет он, едва не засыпая, измотанный и довольный. Я иду к двери, набираю код, невесть откуда взявшийся в пальцах – позже я так и не смогла его вспомнить – и заспанный Логан отзывается из трубки интеркома. Еще через пару минут он заходит в лабораторию, явно не собираясь никуда меня везти, судя по его одежде – вернее, почти полному ее отсутствию. Подходит к моему красавчику, щупает лоб, зевает. "Пошли, подруга. До утра со мной рядышком выспишься, потом отвезу"

На пороге оборачиваюсь – он уже спит, уютно свернувшись на смятых простынях. Сколько ж тебе лет-то, милый?..


Часть 3: citius, altius, fortius*

Помогло! Чтоб его черти драли... Ровно на трое суток. Что началось потом – лучше и не вспоминать.

Хэнк крепко ругался – не знаю, что эта девица с ним творила, только половина швов у него порасходилась. Креол, правда, не жаловался.

Пришли мы с ней ко мне и вырубились оба... Чуть не проспали и не попались одноглазому. Отвез ее домой – как и ожидал, девчонка в экстазе от общения с нашим ловеласом...

Что-то в голове у него переклинило, видать, пока эта шайка отбросов его пялила. Чего он хочет – ненормально... Как назло, у Профа срочные дела, и он опять куда-то умотал, а Джин боится соваться к нему в башку.



***

Конечно, Реми, ты прав, даже я это замечал, а уж ты, который всегда так следит за собой – для тебя это, наверное, мука. Но ведь ты еще слишком слаб, ты и стоять-то сам почти не можешь. Конечно, я тебе помогу...

Стоп.

Лезть вместе с Гамбитом в душ?..

Но ведь действительно пора вымыть твои красивые волосы – они потускнели, слиплись – а сам ты никак не справишься. Я ведь могу помочь тебе стоять на ногах, для этого мне даже не надо раздеваться, верно?

Неверно. Неприкрытая издевка в красно-черных глазах: "Скотт, ты что, стесняешься меня?" Кто, я стесняюсь?! Тебя?! Ну... а что если даже стесняюсь?.. Нет, не стесняюсь, просто боюсь, что мое тело выдаст слишком много того, что я стал к тебе чувствовать... Но ведь не скажешь тебе этого, рыжий.

Почему именно я? Хотя это очевидно: Хэнка со всей его шерстью ты не станешь просить, для него это слишком много мороки, а Логан тебя просто пошлет и велит не страдать фигней.

Ладно, уж как-нибудь... Ну давай, обопрись на меня, попробуем дойти до душа. Хорошо хоть Хэнк себе оборудовал ванную с выходом прямо из лаборатории. Ну, вот так... Шаг, еще шаг... Не упади! ...Бог мой, какой ты горячий, какой-то раскаленный. Осторожно, не споткнись о порог. Ну вот... Теперь прислонись к стеночке, пока я разденусь. Хорошо, что у Хэнка душевая кабина широкая, под его плечи, поместимся двое!

Так, вода – нормальная, может, чуточку потеплее... Готово. Ну давай, иди сюда...



***

4 мая.

Никогда я не понимала тех, кто пишет дневники. Разве это не тщеславие – писать свои мемуары, описывать то, что происходит с тобой, зная, что кто-то однажды прочитает? Если ты не хочешь, чтобы читали – зачем писать?..

Всегда смеялась над девушками из любовных романов, доверявших свои переживания бумаге... Пока сама вот не дошла до того же. Почему? Если кто-то когда-нибудь спросит – "Шельма, почему ты начала писать дневник?", я отвечу: потому что этого я никому не могу сказать.

Пожалуй, я хочу, чтобы это прочитали. Не кто-нибудь, а он сам. Иначе я сожгла бы эту тетрадку раньше, чем настанет вечер.

Я соскучилась по нему, по его вечным приставаниям, по неутомимым ухаживаниям... Он знает, что ему ничего не светит – но никогда не опускает руки, он единственный из всех Иксов, кто, как и я, не оставляет надежды: однажды что-то изменится, я найду способ контролировать свое проклятие, которое Профессор почему-то называет "способностями"... Его взгляд, всегда веселый, полный жизни, это его вечное "да расслабься ты, ма пти!", эта безответственность, уверенность в собственной неуязвимости и безнаказанности - все, что в нем так раздражало, теперь кажется правильным и мудрым. Гамбит живет сегодняшним днем, потому что знает – завтрашний может никогда не наступить. И в то же время рядом с ним не можешь не верить, что завтра будет! И что завтра будет еще лучше, чем сегодня!

Воспоминания, подлые и злые, возвращают меня к тому ужасному дню, когда мы поссорились. Вроде бы – как всегда. Иногда после ссоры он уходил развеяться, вот так же, как тогда... Что-то заставило меня пойти за ним, дурацкое предчувствие. Я даже не знала, где его искать. Металась по городу, как дура. Как говорится, сердце подсказало... Не слухом, а внутри себя, душой, что ли, услышала тихий стон... Его. Этот голос, от которого внутри все обмирает и хочется раздеться, сильный, волевой, - и тут вдруг беспомощный, умоляющий, раздавленный унижением... Заглянула в окно базы "Друзей" и замерла. С высоты они все казались маленькими, будто игрушечными...

И до сих пор я не могу забыть этого вида. Выкинуть из головы дурацкую картинку, жестокую картинку – как на столе, чуть ли не на трибуне с орлом, с которой всегда толкает свои брызжущие ненавистью антимутантские речи Грэйдон Крид, на сцене в их зале, под кроваво-красным бархатным занавесом, семеро здоровых мужиков в беретках и с орлами на плечах по двое трахают моего возлюбленного, скрученного колючей проволокой. Как жуткий спектакль, и даже прожектор направлен на него, главного героя, который уже не в силах даже кричать.

Если бы я могла забыть! Только одну эту картинку, только и всего! Все изменилось бы, Гамбит, если когда-нибудь ты все же будешь читать эти строки, я поняла за эти дни, что не могу без тебя... Я люблю тебя... Черт, как же пошло и банально это прозвучало. Нет, не из-за твоей разбушевавшейся эмпатии я это поняла, а раньше, тем вечером, и именно эта любовь заставила меня сорваться с места и пойти искать тебя неизвестно где, хоть я была уверена, что найду тебя в каком-нибудь баре, обнимающимся с местной красоткой.

Я заставлю себя забыть. Ты скоро поправишься, и все снова будет хорошо. Мы с тобой будем вместе. Все изменится... Все изменится.



***

Понимал ли он, нежная сволочь, что делал со мной - и с собой? Не знаю... Ничего не знаю... Не могу понять, не хочу понимать...

Когда я почувствовал, что меня подставили?.. Когда Реми откинулся, склоняя голову на мое плечо. Я слишком хорошо осознал, что между нами теперь - только мыльная пена, что я беззащитен, и возбуждение не скрыть. Он ведь был в сознании, он не должен был...! Но его шея с дрожащим пульсом - у самых моих губ, его спина на моей груди, и вот почти неосознанно его желания сплетаются с моими, и я чувствую его знающую улыбку, когда он прижимается... а я краснею от стыда...

Я уверен в одном: когда он едва заметно терся об меня упругими ягодицами, он уже знал, что пятнадцать минут спустя я с хриплым стоном кончу в него. Я - нет. Я осознал это лишь когда его ладонь, все еще в хлопьях мыльной пены, скользнула между нашими телами, чтобы направить меня, неопытного гетеросексуала...

Возможно, хоть каким-то оправданием мне послужит тот факт, что мы кончили вместе. Длинные мокрые волосы хлестнули меня по лицу, и на секунду он весь растворился в своих собственных чувствах... Было ли это его ошибкой?.. В этот миг его эмпатический контроль ослаб, и до меня дошло - будто, черт побери, ледяной водой окатили во сне. Что сделал я? Грязно выругался, закатил несильную, но отрезвляющую оплевуху по его улыбке, перегнул его через колено и долго проверял, не разошлись ли раны... Он молчал... Потом - что еще я мог сделать - я обнял его, крепко прижал к себе, как ребенка, поцеловал в висок. Я очень испугался за него... Пожалуй, не напрасно.

Он робко поцеловал меня в губы. Больше мы не сказали друг другу ни слова, я смыл с его головы шампунь и на руках отнес его в постель. Лежа на краю, он все смотрел на меня блестящими глазами, и я пытался понять - слезы ли это? Я сушил его волосы махровым полотенцем, долго-долго, потом расчесывал, а он все не отводил взгляда, и мне было не по себе, но его странные глаза притягивали, звали, в какой-то момент мне показалось - он рехнулся, но тут он улыбнулся и приподнялся на локте. Я присел на кровать - и он обнял меня, успокоив голову на моем бедре.

Успокоив?.. Как бы не так...

Прошла минута, еще одна - господь свидетель, я до последнего не понимал, что происходит. А потом вдруг с ужасающей ясностью всплыл тот факт, что я все еще наг - но остановить его?.. Кто в силах?! Кто?! Сказать нет - такому?!

Я не знал, что такие ощущения возможны по определению.

Джин... Она никогда...

Боже, как я виноват перед ней!

Но еще больше - перед ним, я должен был сказать ему - стоп...

Но я молчал.



***

Скотт?..

Что это было, любовь моя?! Я... я просто не могу поверить...

"Дорогой Скотт,

Я замечала, что с тобой что-то творится, но не придавала этому значения. Я надеялась, что виной этому эмпатия Гамбита (ты ведь знаешь, я никогда не влезаю в твои мысли без разрешения), но я ошибалась. Ты изменился с тех пор, как с ним это случилось, ты замкнулся, но есть вещи, которых не скрыть. Между нами ведь всегда есть тонкая ниточка, дорогой... Сегодня я почувствовала измену, но я даже представить себе не могла, что происходит. Вопреки своим принципам я заглянула в твои мысли. Скотт, виновата не эмпатия, дело в тебе. Я не могу осуждать тебя, потому что это все просто какая-то ошибка, просто тебе нужно какое-то время, чтобы разобраться в своих чувствах и немного успокоиться. Поэтому я уезжаю на неделю или две, навестить родителей. Я уверена, что когда я вернусь, все снова будет по-старому. Хорошо все обдумай, Скотт"

Мне тоже нужно время. Успокоиться, обдумать... И понять, как жить с этим всем дальше.

"Я люблю тебя. Твоя жена Джин"



***

Через шестнадцать часов после того как я обнаружил, что Джин уехала, я понял, что она была неправа.

Я вошел в лабораторию и замер на пороге: Реми, роскошный, красивый, какой же он соблазнительный, когда вот так лежит на боку – как эротично складками ложится простыня, обрисовывая линию бедра, ногу и колено... Нееет!!! Джин, как ты могла, как ты посмела меня бросить, ведь когда ты далеко, я просто не могу бороться с этим...

Я держусь, из последних сил держусь, но тут вздрагивают ресницы, и мне навстречу распахиваются темные озера его глаз!.. И я бросаюсь к нему, падаю на колени и целую его скулы и дрогнувшие в легкой улыбке уголки губ, и линию подбородка, и шею, и нежное местечко под ухом... Я теряю остатки рассудка, я почти не сопротивляюсь, когда он затаскивает меня на себя, подсознательно сгибая в коленях ноги, чтобы мне было удобно между ними...

Потом в глазах пляшут чертики: Реми тихо постанывает под моими поцелуями, легонько трется об меня бедрами, и я уже сам начинаю сдирать с себя одежду. Торопясь, как школьник на первом свидании. Но между нами все еще простыня, пусть преграда эта скорее иллюзорна, чем реальна... В том, насколько она была реальной, я убеждаюсь лишь тогда, когда она исчезает.

БОЖЕ ПРАВЫЙ.

Словно мне вдруг оголили все нервы – и бросили к нему в объятия. Жаркий и наглый, он бесстыже обхватывает меня коленями, жмется ко мне, наполняет голову своим французским мурлыканьем, потом вдруг касается там, где сейчас у меня одни сплошные нервы – кто, скажите мне, кто способен сохранить разум рядом с таким телом...

Неясно в какой момент, но его ноги оказались у меня на плечах, потом было несколько мучительно-растянутых, до дрожи, секунд, когда мне казалось, что с таким же успехом можно буравить стену – и вдруг его тело привычно поддалось, резко и сразу, перед глазами у меня поплыло, будто я тонул и поверхность отдалялась с каждой секундой... Я обнаружил, что практически лежу на нем, согнутом пополам, почти что всем своим весом, часто задышал, и почти инстинктивно начал двигаться...

Нежная моя сволочь, ты закрыл глаза и закусил губы. Отдаленным остатком разума я сознаю, что тебе ужасно больно, и тем же разумом понимаю, что тебе нравится эта боль...

Волосы, твои сверкающие медью и золотом длинные волосы, в которые так хорошо будет зарыться лицом, - я помню, какими шелковыми и послушно-мягкими они были вчера между моих пальцев, - они струятся с подушки, и крохотная прядка налипла тебе на лоб – на твоих висках уже испарина...

Еще, ты просишь еще, ты просишь сильнее, и я рвусь в тебя, удар за ударом, потом весь напрягаешься, лицо искажает судорога...

И ты кричишь.



***

Мать вашу в душу, это ж как креолу мозги-то переклинило?! Если б сам точно не знал, в жизни бы никому не поверил! Но звериное чутье не обманешь, да и на слух я прошлой ночью не жаловался.

Мальчишка отпидарасил Циклопа!

Ну, конечно, еще вопрос, кто там у них кого, но мне почему-то знать совсем не хочется. Однако ж одноглазый учудил!.. Только Джин за порог, а он – налево, да еще на какое лево, блин. Видать, у Гамбита эмпатия вообще нафиг звезданулась. Одно радует – по крайней мере, мне спалось не в пример лучше...

Ну Циклопище дал... Охуеть!



***

Еще шестнадцать часов: они стали мне мукой. Не видя его, не слыша его дыхания на своей щеке, не касаясь его... Не глядя в глаза никому, кто со мною рядом.

И вот я снова с ним, и снова с порога он сладко улыбается мне, манит рукой, и я не жду другого приглашения. Узенькая лабораторная кровать принимает меня, и снова горячие тела прижимаются друг к другу. Он раздвигает для меня ноги, но потом, будто передумав, несколько секунд смотрит сквозь пушистые ресницы. "Вот так, Скотти. Bien?*" - говорит он, переворачиваясь на живот. Да... Конечно... Как скажешь, Реми...

Он поднимает бедра мне навстречу, опираясь на локти. Моя маленькая развратная тварь. Я из последних сил стараюсь быть осторожным и нежным – в глубине души, я знаю, его это бесит. Меня беспокоит это его стремление получить сразу и резко по самое некуда – это больно, я ощущаю его боль, будто тупым ножом по пальцу, только в сто раз хуже... Однако он почти здоров, и это меня успокаивает. Сегодня Хэнк осмотрит его и наконец-то выпустит из лаборатории, долеживать в своей комнате.

Мои бедра ударяются в его тело, пальцы скользят по изящно выгнутой спине. В голове мелькают образы – то, чего ему сейчас хотелось бы: моя рука, приподнимающая его голову за волосы, намотанные на кулак, царапины на спине, стертые в кровь локти, безумный темп. Пока – но лишь пока – я еще могу сопротивляться его желаниям, но со временем он завоюет меня всего, и даже мой разум подчинится этой странной... жажде боли?



***

"Есть многое на этом свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам"... Как ни странно, даже по прошествии нескольких столетий Шекспир не устарел, даря нашим эмоциям форму своих невероятно емких и правдивых слов. Ни мудрецам его эпохи, ни мне, скромному доктору сего славного дома, и не снилось, что последствием принуждения к групповым гомосексуальным сношениям может стать, во-первых, временная потеря контроля над эмпатией, во-вторых, крепнущая склонность к мазохизму. И уж ни одному мудрецу в жизни не могло присниться, что результатом такого нервного потрясения станет половое влечение к... взаимное половое влечение к... стоит ли акцентировать?.. Да и без того уже все наслышаны о невероятных изменениях в поведении и мировоззрении нашего глубокоуважаемого и любимого полевого командира...



***

Тихий стук в дверь... Мне не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, кто пришел ко мне на ночь глядя. Как приходит каждую ночь с тех пор, как начал сам вставать на ноги.

Так же тихо открываю, и в объятьях вдруг оказывается трепещущее существо, которое тут же сдирает с меня рубашку, плюхается на колени, и я едва успеваю закрыть дверь, прежде чем мне становится абсолютно наплевать на нее и на весь мир, кроме этого чуда.

Один короткий как вспышка миг наслаждения спустя я вновь обретаю способность четко мыслить и поражаюсь тому, как заметно сдвинулась стрелка часов за это время. Потом мы валяемся на ковре, страстно ласкаясь, избавляясь от остатков одежды, и в какой-то момент я ощущаю, что сегодня будут новые сюрпризы. Мысли мгновенно ныряют к прошлой ночи: "Скотти... Завяжи мне глаза". Черный шелк, ласковый на его коже; понимание его эмоций – более насыщенных, чем всегда...

Сюрприз не заставляет себя ждать. Остолбенев, я смотрю на блестящие холодным металлом наручники. "Ну пожалуйста, cher, je tu prie*". Не могу сказать нет этому взгляду, глубокому, полному чего-то необъясненного, нераскрытого, тайного и болезненного. Может быть, мне немножко страшно... за него, не за себя. Он кажется беззащитным в такие минуты. Как ребенок, одновременно доверчивый и строгий – и побитый жизнью. Встряхиваюсь, напоминаю себе, что он – сильный, взрослый... что толку: снова тихий умоляющий шепот, и вот уже я защелкиваю браслеты на его запястьях. "Не так, Скотти: за спиной..." Мне все страшнее и страшнее, каждую ночь он словно все глубже проваливается в какую-то трясину, она противно чавкает под его ногами, и мне страшно идти туда за ним следом, но остаться я не могу... О Джин, где же ты, зачем ты оставила меня здесь одного?!

Он совершенно беспомощен теперь, он не может даже держаться, не двигаясь. Его плечи и лицо елозят по дивану в такт моих толчков, мне противно и жутко видеть его таким – его, гордого, небрежно-самоуверенного креола...

...Неужели тебе мало того, что я сошел с ума?..

Когда я сказал тебе - "Реми, я люблю тебя," - зачем ты не промолчал?.. Я потерял все из-за тебя: разум, жену, репутацию, но тебе все мало, и теперь ты заставил меня потерять тебя!.. "А любишь ли ты меня настолько, чтобы сделать мне больно, Скотти?"

Мой бог, как мне стало страшно.

Я люблю тебя, ты заставил меня полюбить себя, забыть все, во что я верил, но Реми - я очень, очень люблю тебя - пойми -

Я не могу дать тебе этого.



***

Кккума-аар...

Ккккк-ууууууу...

мааар.

Ку-мар. Кум-ар. Кума-р. рамуК. Смешно.

Мне нравятся эти красивые люди.

С прошлой сигареты комната вроде расширилась... Сколько нас тут? Я не знаю... Раньше было мало, потом еще пришел этот, очень-очень красивый мужчина в темных очках. Сколько все-таки? Точно помню, что вокруг меня по обе стороны - по одному, значит, всего - два, и еще на другом диванчике... Нет, подождите... Те, кто по обе стороны от меня, - ведь по обе стороны от них тоже кто-то сидит?.. Или нет?..

Я плохо вижу второй диванчик, он уплывает в волшебную даль противоположного угла все растущей комнаты - в туман, имя которого свято -

Кумар!

Красивый... Он очень красивый... Я его не вижу, он сидит по другую сторону того, кто сидит по левую сторону от меня... Он мне нравится.

Передают по кругу светящийся окурок, с каждой затяжкой становящийся чуть короче... О вожделенная дымная палочка!.. Все ближе, все ближе!.. Смотрю, не знаю, чего хочу больше: щетинистый подбородок и красивые губы, выдыхающие голубоватый дымок, добавляющие еще - в рай, имя которого грешно -

Кумар!

Я хочу и того, и того. Хочу, чтобы он впускал этот благодатный дым в мои легкие, прижавшись нежными губами к моим... Но еще не достаточно дыма. Он еще не такой, как мы, он прозрачный. Посмотрите в мои глаза, и вы поймете, что они сделаны из матового стекла - он нет.

Наши пальцы касаются на миг, и я подношу к губам награду за ожидание. Секунда - и вот уже я сам глотаю переливчатую радость сухого пара, ощущая Его следы на фильтре.

Дурачок, он смолит только из вежливости. Он не за этим сюда пришел. Ему нужно что-то посильнее, что-то и кто-то... Хи, я все теперь про него знаю! Прикосновение губ к одному фильтру сродни чтению дневника...

Тот, кто был слева от меня, вырубился. Значит ли это, что нас стало на одного меньше, или число не меняется?.. Я не знаю.

Я передаю благовонное чудо дальше, потом с дивана оно переходит к тем, кто сидит на полу... Стоп... На полу?.. Значит, нас больше?.. Верно, на полу кто-то должен быть, иначе как же мы замкнем круг?..

Мой - я уже решил называть его моим - красавчик оглядывает всех нас в мучительных раздумьях. Комната шепчет ему, как и всем нам - перестань, хватит, не надо думать, просто отдайся сладкому богу, имя которого покрыто тайной -

Кумар!

но он еще не выбрал свое место, он не может забыться и позволить дивану превратиться в теплую землю, чтобы сквозь его красивое сильное тело прорастали розовые травы и цветы с фиолетовыми венчиками... Он сидит на самом краю, на подлокотнике, непозволительно далеко от меня, и дышит, дышит ожиданием. Но вот круг снова замыкается, и он аккуратно опускается на пол. Вот так, милый, хорошо, я знал - там ты найдешь свое место, не на диване, среди таких, как я. Он садится, подобрав ноги, берет из моих рук почти до фильтра скуренный косячок и наконец расслабляется, запрокинув голову и долго не выпуская столь вожделенный мною дым.

Руки... Какие у него руки... Я ведь знаю, зачем он пришел сюда. Ну давай же, не бойся, дружок, расслабься. Я тот, кто тебе нужен. Я тот, кто скует за спиной твои чудные руки... Я буду нежен с тобой, я умею, но если ты попросишь, я ударю тебя... Отшлепаю, как ребенка, широким ремнем с тяжелой пряжкой, ты будешь вздрагивать и кричать от каждого удара, но просить еще, умолять, а потом ты попросишь говорить тебе грубые, грязные слова, и я буду выплевывать их - одно за другим, а ты будешь смеяться и плакать, отдаваться мне яро и больно, пока не уснешь... О мой милый, я хочу этого так же, как ты.

Я распущу по плечам твои длинные волосы, которые пропахли сладким дымом. Я оставлю на тебе только темные очки и эти твои огромные черные ботинки. Ты почувствуешь себя шлюхой...

В глубине души ты знаешь - что-то не так, ты не уверен, что ты этого хочешь, но тебе это нужно, и ты больше не в силах бороться. Тебя убедил твой самый лучший друг, твой самый злейший враг, чье синонимичное обману имя -

Кумар...

Я беру его ладонь и держу. Он смотрит на меня, долго, испытывающе, но его губы ведь коснулись фильтра после моих, и он тоже знает, что у меня есть то, чего он так хочет. Он кладет подбородок мне на колено. Вот так, милый мой. Вот так. Полетели со мной, ты же знаешь, мы с тобой одной веры. Он все смотрит... О, мой озорной, мой чудесный, ты хочешь, чтобы нас у тебя было двое?.. Я улыбаюсь. Конечно, моя прелесть. Я киваю одному из тех, кто кумарит на другом конце огромной залы - когда-то она была комнатой, а он - тем, кто не раз делил со мной таких вот чудных озорников, как этот красавчик.

Мы медленно и очень осторожно встаем и уходим, пока мы еще можем ходить.


Часть 4: ниже падать некуда

Он стоит на краю, на бордюре, и не знает, что я его вижу. Не знает, что смотрю, затаив дыхание, потому что боюсь не успеть. Не знает, что я знаю – меньше получаса назад он поругался с Циклопом. Знает ли он что-то вообще, понимает ли, что за его спиной – бездна в двадцать с лишним этажей?

Снова – не случайно, а по тянуще-непонятному предчувствию я включила именно тот монитор во время своего дежурства. Я обычно включаю все внешние, и один остается свободен, и чаще всего он вообще выключен, а тут вдруг захотелось взглянуть на один удаленный коридор. Просто так захотелось!.. И включила... А не прошло и трех минут, и явились, голубки.

Гамбит и Циклоп.

Когда я услышала, что у них там было, в лаборатории, сначала не поверила... Не хотела верить, но Логан просто так болтать не станет. Даже (вот ведь смелости набралась, откуда, спрашивается?..) пошла и с самим Скоттом поговорила! Вот смеху – покраснел, бедный, под цвет очков: "Да, было, но теперь все кончено". Кончено-то кончено, только вот Гамбита я еще не видела с тех пор как он сам стал ходить. Ночами где-то пропадал, днями отсыпался, не ел, на тренировки вообще забил, ко мне не заглядывает – избегает... Вот я и повадилась во время своих дежурств на мониторах его ловить.

Поймала. Странно... Ничего не могла понять, потому что без звука. Скотт налетел на него, что-то выясняет, злой как черт. Потом за плечи схватил и плащ сорвал, я уж думала – сейчас мне будет показательное эротическое выступление... За руки его взял, говорил что-то... И тут меня как по голове ударили. У моего любимого руки-то все исколоты!

Все встало на свои места – и ночные гулянки, и то, как дерьмово он выглядел последнее время. Гамбит – нарик?.. С ума сойти...

Скотт тем временем, видимо, пытался его хоть как-то вернуть к реальности – взял да залепил ему пощечину... Глупо, глупо, одноглазый! Сам ведь рассказывал мне, что у нашего... тьфу! моего! Гамбита мазохизм проснулся... Ему эта пощечина только по кайфу, притянул к себе одноглазого и поцеловал... Я чуть в обморок не упала, люди добрые, что ж это творится – в нашем маленьком особняке мужики целуются! Да только Скотт мне не соврал, что все кончено, оттолкнул его, стал что-то кричать, руками размахивать... Гамбит поднял плащ и не стал слушать, просто отвернулся и ушел, а через минуту я уже видела, как он на мотоцикле рванул куда-то в город... И ой как нехорошо мне стало!..

Дежурство мое через час с лишним заканчивалось. Ждала, сидела как на иголках, все бегала по комнате, но не выдержала. Бросила все и вылетела в окно. Если напрасно – ох, сколько проблем иметь буду за то, что без охраны особняк остался, на целый час!

Вот только – не напрасно.

Лучше бы я ошиблась, лучше бы трехчасовые нотации и дежурства вне очереди...

Я его нашла, я вижу его, с каждой секундой я все ближе, но секунд может не хватить. Мелкий, противный дождь моросит, делая все чуть блестящим и чуть скользким, я очень хорошо вижу, как на самом краю крыши Гамбит неспеша перекатывается с пятки на носок, с пятки на носок... небритое лицо, острые скулы, руки в карманах, плащ развевается на ветру. С каждым его движением захватывает дух. В его темных глазах слезы. Фраза приходит сама: словно черные опалы...

Не успеть... Он раскинул руки – как распятие, лицо у него мученическое в свете фонарей – и раненой птицей метнулся к земле. Мои уши разорвал собственный крик, и тут я словно увидела нас со стороны.

Он падал вниз, навстречу тьме, холоду, смерти. "Чье имя я буду шептать перед смертью, ma chere? Твое, которого даже не знаю, как не знает кроме тебя никто? Скотта? Или тех, кто сделал меня таким? Я знаю, помню их имена, всех... Тех, кого кончил Логан еще тогда, и тех, кого убил я сам – только что... И того, последнего, защелкнувшего на мне ошейник – глупец, он думал, я не придушу его голыми руками... Месть – это яд, chere. Он переполняет, и остановить его может лишь моя собственная смерть..." Она мчалась за ним, и сквозь мелькающий свет проносящихся мимо окон, ей казалось, видела кристальные слезы в его темных глазах. Руки ее тряслись - она боялась не успеть, она уже знала, что не успеет. И еще она знала, что она не остановится: торопясь, догоняя его, она не сбавит скорость, не притормозит у самого асфальта - она догонит его на земле. И с последним вздохом, если такая милость будет ей позволена, она шепнет его - единственного, желанного, пусть грешного и ненавидящего ее, но все же любимого - имя. Настоящее, каким никогда раньше не называла его.

- Ремииии!!!...

Все ближе, ближе черный асфальт, секунды словно растянулись в минуты, а он распахнул глаза от моего крика, протянул руки ко мне, и я, словно вдруг ставшая всемогущей, словно опередив время, еще быстрее метнулась к нему, и у самого дна он оказался в моих объятьях... Свист, дыхание перехватило от резкого скачка давления, мы взлетаем и валимся беспорядочно на чей-то балкон... Живые. Господи, мы живы.

С минуту я плачу, сквозь перчатку глажу его щеку, шею, до идиотизма изящный Геношский ошейник из черного металла. Реми (как сладко называть его так...) отнимает мои руки, вынуждает заглянуть в его глаза, смеется.

- Зачем, Шельма? Есть так много способов умереть... Простых, разных... Один раз мне помешала Джубили, сегодня – ты, но однажды рядом не будет никого.

- Джубили? – переспрашиваю его, и он показывает вздутый шрам на запястье. Объяснять не надо...

Реми качает головой, больше не смеется, шепчет – "Просто позвольте мне успокоиться..." Нет, нет, только не так! Смерть – это не выход, смерть не принесет покоя...

Шорох; за стеклом – чуть бледное лицо, девушка, почти ребенок. На удивление спокойная, будто каждый вечер на ее балкон падают мутанты в яркой спандексовой униформе. На руках у нее кошка, такая же спокойная, дымчато-серая, с глуповатой мордой. Девушка поднимает одну руку, от чего кошка недовольным мешком повисает, перекинутая через другую, и... благославляет нас, осеняя крестным знамением.

Я знаю.

- Я заберу твою боль, Реми, - шепчу я, - потому что я люблю тебя.

И, не глядя в расширенные глаза своего любимого, я приникаю к нему, во второй раз в жизни целуя по своему желанию.



***

Она поцеловала его, и тут что-то случилось... Они оба закричали, мужчина, кажется, потерял сознание, закрыв свои удивительные глаза, а она... Безумным взглядом обвела все вокруг, сквозь стекло, сквозь меня, потом посмотрела на него, будто не понимая, что случилось... Непослушными пальцами сняла с его шеи тускло блеснувшую полоску, одела на себя, снова поцеловала его, из глаз ее хлынули слезы, она встала, шатаясь, опасно перегнулась через балкон. Мужчина тем временем пришел в себя, протянул к ней руку... как вдруг женщина сорвалась.

Руки его рванулись к горлу, и тут с глухим ударом тело женщины упало на темный влажный асфальт. Он ожидал, что она взлетит, она – его ангел, я знаю. Но она не взлетела...

С криком боли мужчина рванулся вниз за ней, забыв о себе. Третий этаж... Октябрьским листопадом рассыпалась откуда-то из его карманов колода карт, с шелестом, словно стая голубей взлетела с карниза, хлопая крыльями. Он покатился по асфальту, ушибаясь, к ней, карты накрывали ее своим снегом. Красивая женщина с необычной белой прядкой в волосах неестественно лежала в луже крови, ниже колена зияла рана перелома, тоненькая стуйка крови сбегала по подбородку. На ее груди лежал пиковый туз.

- Шельма, нет! Ma сhere, не оставляй меня!

Он плакал, плакал как ребенок, лишившийся всего. Она застонала и с трудом, через силу, подняла руку, протянув ему карту, испачкавшуюся в ее крови. Это была червовая дама, дама сердца. Она отдавала ему свою жизнь, себя. Он понял, бережно пряча карту на груди.

Мужчина – левое запястье после падения повисло плетью - поднял ее на руки, как невесту, стараясь не причинить ей боли. Он сделал несколько шагов, хромая, с каждым его движением она вскрикивала, судорожно цепляясь ногтями за его плечи, шею, волосы. Путь их отмечали капли ее крови. Все дальше по улице... Я не стала вызывать скорую.

- Держись, держись, p’tite*! Ты поправишься, только держись!

Она вцепилась зубами в его плащ, и ее стоны стали глуше.

К утру ветер разбосал карты по всему городу.


Эпилог

Если медленно до дрожи, осторожно до сладкой крови со своих закушенных губ, ласково до слез, любить Шельму, то очень быстро ноющая боль в глубине ее глаз сменится легкостью и радостью, и забудутся и униформы с орлами на рукавах, и боль пополам с усталостью и отвращением, и весь мой мазохизм, и попытки умереть... Напомнит лишь черный ошейник на ее незагорелой коже, но он не в счет. Он – наше будущее, chere.

Если провести невесомыми пальцами по ее позвоночнику, то спинка Шельмы выгнется как у кошечки, по коже побегут мурашки, и губы дрогнут в улыбке и что-то промурлыкают мне на ухо. Тогда обязательно нужно прижаться к ней крепче, пока сердце не лопнуло от переполняющей его нежности. Рукой скользнуть под одеяло. Ненароком провести ладонью по вздутым рубцам под коленом – ничего, ободряюще улыбнется она, скоро все совсем заживет. Касаться ее – удивительно... Без страха, без железного самоконтроля. Сначала было сложно и страшно видеть на ней этот ошейник, каждый раз вспоминалось то, чему не место в постели с любимой женщиной; потом – очень быстро - он стал неотъемлимой частью этой постели...

Если покрывать поцелуями каштановые локоны, белую челку, и шептать слова благодарности в алеющее горячее ушко, Шельма не сразу поймет, что я снова благодарю ее за свою жизнь. Только с ней жизнь стоит того, чтобы ее жить, только с той, которая любит. Она забрала мою боль, открыла мне глаза. Она чуть не лишилась своей собственной жизни... Но все прошло. И недаром мы живем под одной крышей с сильнейшим телепатом планеты: щелк – и Шельма забыла картинку, что видела в окно. Только одну картинку, ничего более – но мир стал красочным и прекрасным, потому что она посмотрела мне в глаза и не отвернулась.

Если с первыми лучами солнца разбудить Шельму, спящую на моей груди, она не рассердится. Улыбнется, и солнца словно станет в два раза больше... Потом нужно приласкать ее, еще сонную, погладить по спутавшимся за ночь волосам, заглянуть в полудетские ярко-зеленые глаза, и только тогда можно наконец сказать то, что разрывает душу, сердце, - все.

А если сказать эти четыре простых слова, то в первый момент Шельма вздрогнет, приподнимется на локте, ища подтверждения в глубине моих глаз, встряхнет головой, сбрасывая остатки сна, снова посмотрит – недоверчиво, с тенью готового зародиться счастья, дрожащим, детским и наивным голосом спросит – "Ты что, серьезно? Ты действительно этого хочешь?..", а потом, поняв, что это именно то, что я хотел сказать, бросится ко мне на шею, ее пульсирующее счастье смешается с моим, горячая слеза капнет на мое плечо, где еще остались мелкие белесые шрамики от чужих ногтей...

- Мне это расценивать как "да", ma amoure*?

И она ответит: "Oui, Remy. C’est ca*!" и солнце будет играть в наших глазах...


Февраль-май 2003