Во имя весны

Законодательство РФ запрещает несовершеннолетним просмотр материалов. Если вам еще не исполнилось 18, немедленно покиньте сайт.



В тот год весна все никак не наступала, и Лелерам не мог избавиться от чувства вины.

Чтобы пришла весна, нужно задобрить богов − это всем известно, кроме глупых чужаков, но те вообще мало интересовались окружающим их миром, пока мир их не трогал. Совершенно очевидно, что бабочки откладывают яйца, напившись соков священных ветвей, а лягушки начинают раздувать горло в призывном рокотании, полакомившись такой бабочкой. Следом за ними сплетаются в тугие спирали змеи, отведавшие лягушек, и только тогда женщина может забеременеть, съев змеиного мяса и совокупившись с мужчиной.

И вот это последнее наполняло его виной особенно, потому что Гвен Райли хотела ребенка, но сколько бы мужчин не навещали ее постель, забеременеть она не могла.

Но задобрить аллори непросто... Лелерам видел несколько раз, как это делается, и одна мысль наполняла его трепетом. Здесь, на территории, которую забрали себе чужаки, почти совсем не было богов, и в прежние годы весна приходила из джунглей − оттуда, где люди проводили древний ритуал.

Чужаки, самовольно поселившиеся в плавучем лесу, где испокон веков обитало племя Лелерама, боялись богов, но совсем иначе, без трепета и уважения − тупым животным страхом. Они не знали, как поладить с аллори, зато умели убивать эффективнее, чем стая подводных змей. Им удалось убить многих богов. Стоило ли удивляться, что Гвен Райли, одна из нескольких женщин в поселке чужаков, бесплодна, как сухая кость?

Лелерам знал, где найти одну уцелевшую аллори. Почти на самом краю владений чужаков. В племени не подпускали детей близко к богам, и Лелерам к аллори не приближался, пока не вырос. Мог бы и дальше обходить их стороной, но... Он так долго жил среди чужаков, что почти перестал быть Лелерамом, и все, что имело отношение к его корням, было ему дорого − а уж боги особенно.

Ритуал нужно проводить ежегодно, а здесь некому это сделать, кроме него. Он подумывал об этом и в прошлом году, но тогда весна пришла и без его помощи.

Выдержит ли он? С аллори шутки плохи...

Лодка уткнулась носом в дощатый настил маленькой пристани, и Лелерам отложил весло. Из плавучего домика высунулась Гвен.

− А, это ты, лягушонок! Заходи, я пока одна.

Лелерам прожил среди чужаков едва ли не дольше, чем с племенем. Здесь его называли «Джонни» − как того мальчика, чье место он занял, чтобы разведывать тайны незваных гостей. Большинству чужаков не было дела до сопляка-сиротки, и подмены никто не заметил... У этого народа не принято было заботиться о чужих детях. Жил он у старика, чинившего моторы лодок, Лелерам тоже теперь умел чинить моторы − это было довольно просто, но в то же время не слишком полезно для племени: у них, в отличие от чужаков, не было металлов. Можно было украсть мотор или два, но это было рискованно. К тому же, для них нужно было топливо, а запасы пополнялись нечасто, и вся эта возня вряд ли стоила свеч.

Тогда, давно, он приплыл к чужакам на желтой резиновой лодке, совершенно неуправляемой в сравнении с узенькими долбленками племени. На нем была одежда Джонни, и волосы были обрезаны коротко, как у того. Он совершенно вымотался, гребя, но так было надо, чтобы ему поверили. Так велел вождь, а тому сказал отец Джонни.

Завидев за толстыми стволами плавучий дом, он тогда начал кричать о помощи и плакать.

− Кто это там, мальчишка Кеннетов? − сказал старик, вышедший на пристань. − Один, в спасательной лодке? Видно, беда случилась...

Его выловили, завернули в одеяло. Расспрашивали, но он от страха перед чужаками только плакал, сжавшись в дрожащий комок. Старик Мартинес связался с кем-то по рации, потом неловко потрепал по одеялу.

− Ну чего сопли распускаешь, найдутся...

Родители Джонни и их потрепанная яхточка, конечно же, не нашлись: они были далеко, у племени. Старик делил с найденышем еду и не гнал прочь − так и вышло, что Лелерам остался у него жить. Он много молчал, боялся выдать себя, но старик тоже был не из болтливых; папа Джонни хорошо все придумал.

К старику часто приезжали чинить моторы лодок. Поначалу многие расспрашивали, что случилось с Кеннетами и где это было, и от страха он запинался и начинал плакать; старик тогда ругался на гостей. Что взять с ребенка? В племени велели говорить, что родители умерли, а в трюме было много воды. Из этих куцых сведений Мартинес с годами сам выдумал ему историю. Ее-то он и рассказывал гостям, велев отвязаться от малыша − сначала как свои домыслы, потом все более убежденно, и наконец − как истину.

Старик не слишком-то интересовался им, да к тому же еле видел. Но еще была Гвен Райли, толстая, красивая и очень умная. Однажды, когда он был еще совсем мальчишкой, она сказала:

− В детстве мне бабушка рассказывала про народец из холмов. Будто бы они подменяют детишек в колыбели на своих...

− Здесь нету никаких холмов, − буркнул Лелерам, холодея внутри. Гвен пожала плечами.

− В болоте, может, свои фейри... Мне-то дела нет до того, какого цвета у тебя глаза, Джонни. Но вот другим это может показаться странным. Не бывает у людей золотых глаз...

С тех пор он всегда опускал голову, когда к старику кто-нибудь приходил.

Если бы в племени узнали, что сказала Гвен, ее бы, наверное, убили. Утащили под воду, как русалки в сказках, которые она ему рассказывала.

...Лелерам выбрался из лодки, привычным движением пропустил канат между столбиками кнехта и защелкнул карабин. Гвен открыла ему дверь, поманила жестом.

− Где ты ходишь, бестолочь, уже даже Мартинес забеспокоился.

Лелерам только отмахнулся: старик наверняка хотел свалить на бесплатного помощника какую-нибудь противную работенку, вот и искал его. Лелерам пропадал иногда на пару дней, ночевал в лодке или на дереве, ничего нового в этом не было.

Едва он переступил порог, Гвен сунула в руки тарелку с едой, и он с радостью набил рот копченой рыбой. Чужаки ели то же, что и племя, но готовили иначе − все на огне, на дыму, на пару. Насытившись, он поставил тарелку на подоконник, потом все же взял еще один кусок от жадности: Гвен делала вкусную еду. Она подкармливала его с детства.

− Я хотел принести тебе мясо влюбленной змеи, чтобы ты могла забеременеть, но весна все не приходит, − сказал он с набитым ртом, по привычке пряча взгляд.

− В твоем возрасте уже пора бы знать, откуда берутся дети, − рассмеялась Гвен и защекотала его.

− Если ты такая умная, почему ты еще не беременная? − огрызнулся Лелерам, вырываясь, но Гвен со вздохом обняла его, прижала к себе.

Он погладил ее по боку, незаметно задевая большим пальцем роскошную грудь. Конечно, это было не незаметно вовсе, но Гвен ничего не сказала, и он оставил руку там, сдвигая ее медленно-медленно.

− Потому что семь абортов, − вздохнула Гвен. − Ну что ты как маленький?

Она взяла его руку и решительно положила себе на грудь. Лелерам едва сдержал восторженный стон, всей ладонью сжав это богатство.

− Гвен... ты такая... у тебя такие буфера, просто офигенные...

Гвен расхохоталась. Он тискал ее полные груди, задыхаясь от возбуждения, потом, подняв на нее умоляющий взгляд, потянул платье с плеч, и Гвен закатила глаза, будто говоря, что он напрасно тратит ее время.

− Гвен, ты же всем даешь, − сказал Лелерам торопливо, боясь, что она остановит его, − дала б и мне тоже, жалко тебе, что ли?

− Когда-нибудь, − уклончиво ответила она и поправила лямки. − Хорош, подурачились и будет с тебя. Дуй домой, ко мне сейчас Фредди придет.

Он попробовал упрашивать ее, но вышло только хуже. Гвен сказала, что когда он ноет, ему как будто опять двенадцать, и послала его прочь.

Лелерам вернулся в лодку. Ему позарез нужна была весна. Когда она приходит в плавучие джунгли, все вокруг будто по команде начинает совокупляться. Похоть застилает глаза всему живому, самок охватывает томление. Когда придет весна, Гвен, несомненно, тоже даст.

Он оттолкнулся веслом и решительно погреб на юг. Только боги могут ему помочь.

Весло неслышно, без плеска входило в темную воду. Все дальше за спиной оставались чужаки в их плавучих домах. Над головой переплетались ветви болотных гигантов, потихоньку смеркалось, и Лелерам зажег фонарь на носу лодки. Некоторое время он греб в полумраке. Ночные летуны, безмозглая пискливая мелюзга, сновали в пятне света. Над головой затрещало, и крупная крылатка, сорвавшись с ветки, в полете схватила сразу нескольких зубастой пастью. Лелерам погрозил пальцем ей вслед. На людей крылатки почти не наподали − только на совсем маленьких детей, но за это их страшно не любили в племени.

Крылатка навела его на мысль. Летунов проще всего было ловить на свет, а они ему пригодятся. Лелерам нашел на дне лодки мешок и за считаные минуты сунул в него пару десятков мелких созданий.

Вскоре, устав грести, он решил остановиться на ночь. Привязав лодку к тоненькому стволу, свернулся на дне. Обычно он старался не спать в лодке − в воде обитало немало неприятных созданий, которые могли быть достаточно глупыми, чтобы принять лодку за еду, и достаточно крупными, чтобы попробовать ее на зуб вместе с гребцом. Близко к поселениям они редко встречались − чужаки с одержимостью истребляли все живое, но здесь, в отдалении, запросто можно было попасть в переплет. Однако ночь прошла спокойно, и он продолжил свое путешествие, как только рассеялась мгла. Летуны возмущенно запищали, когда он встряхнул вчерашний мешок, и Лелерам удовлетворенно кивнул: не передохли.

Желудок потребовал завтрака, и Лелерам сбил веслом пару плодов с дерева. Все они оказались плохими − съеденными изнутри, он потряс их, и из трещин раздалось шипение. Он вышвырнул их за борт, и плоды некоторое время болтались на поверхности, как буйки. Пришлось сбить еще, на этот раз ему улыбнулась удача, хотя все эти плоды были прошлогодние, доживали свои последние недели и на вкус не радовали совсем.

За эти годы чужаки научились делать лодки, очень похожие по форме на те, что он помнил из детства. Правда, делали они их совсем иначе, но получалось хорошо. У него давно была своя − обменял на ту старую, резиновую. Узкая лодочка шла быстрее, да и выглядела не так ярко − ему это было ни к чему.

Он думал о том, что собирается сделать. Сможет ли он задобрить аллори? Для этого всегда специально готовили людей, они должны были стать выносливыми, чтобы выдержать то, что с ними будет сделано. У него не было многого необходимого для подготовки − снадобий, мазей, помощников − но он рассудил, что здешнюю аллори давно никто не навещал, и она, пожалуй, не рассердится, если он придет к ней просто так.

Чем ближе Лелерам был к месту, где обитало божество, тем медленнее он греб. Он чувствовал страх. Что если он не выдержит? Если он недостаточно вынослив, если он передумает, аллори ведь не отпустит его...

Чушь. Он справится. Он сын своего народа, как бы долго он ни прожил среди чужаков.

Виляя между стволами и мелкими прутиками, со временем обещавшими превратиться в заросли, он едва не наткнулся на заграждение. Колючая проволока висела между деревьями в несколько рядов − удивительная расточительность! Обычно чужаки экономили материалы − их запасы редко обновлялись. Экономили и патроны, поэтому на аллори нападали с мачете − а это было очень, очень рискованно. Оттого и оставили на своей территории несколько богов: проще было не трогать и не приближаться.

Лелерам погреб вдоль заграждения. Похоже, обнесен был немаленький сектор. В одном месте он сумел сквозь листву разглядеть поляну − деревья всегда окружали аллори на почтительном расстоянии. Сердце замерло и ухнуло куда-то в горло: он увидел в самом центре что-то серое.

Аллори.

Дрожащими руками он привязал лодку, разделся. Нагота казалась беспомощностью − он совсем отвык от этого чувства, слишком долго прожил среди чужаков, скрывая тело под тряпками, с годами казавшимися все удобнее. Вспомнил, что в кармане припас сушеных семян и косточек, поднял одежду, вытащил − их оказалась целая горсть. Из таких делали погремушки для ритуала. Он ругнулся, потому что забыл найти орех, чтобы насыпать их в скорлупу, и тут же прикусил язык: вряд ли аллори будет благосклонна к тому, кто ругается на языке чужаков, погубивших столько ее родни.

Семена шуршали. Он стал пересыпать их из ладони в ладонь, и звук был что надо. Несмело и вполголоса Лелерам запел. Плавучий лес вокруг жил своей жизнью, в листве щебетало, свирестело, пищало, и его голос терялся в этом общем хоре. Долгие зимние дожди давно закончились, и все живое уже изнемогало в ожидании весны.

Лелерам запел громче, и на ближайших к нему деревьях настороженно поутихло. Потом одна за другой ящерки-пересмешницы взялись передразнивать его, подхватили незатейливый припев, и Лелерам заулыбался, едва не сбившись. Это было почти как в племени, когда пели все хором. Он помнил, что ящерок иногда ловили специально для ритуала, чтобы они пели с людьми вместе.

Горло чуть похрипывало. Половина гремучих семян уже просыпалась и перекатывалась на дне лодки. Долгое монотонное пение привело его в некое подобие транса; пора было решаться.

Лелерам взял мешок с летунами и осторожно, чтобы не опрокинуть лодку, скользнул в воду. Подплыв к колючей проволоке, он нырнул и под водой легко проник за ограду. Вода была неприятно теплой − со дня на день зацветет, и соваться в нее станет и вовсе мерзко. Лелерам плавал как рыба, и даже мешок не был помехой, хоть и болтался туда-сюда: притопленные летуны забились, ища выход из плена.

Он еще не доплыл до островка, когда что-то гибкое обвило лодыжку. Нижние щупальца, «корни» аллори; попасться им, когда божество голодно, означало верную смерть. Лелерам дернул горловину мешка, и освобожденные летуны прыснули кто куда, тяжелые от воды. Священные ветви аллори, верхние щупальца божества, метнулись к ним, и Лелерам почувствовал, как волосы встают дыбом: он поторопился, далековато выпустил подношение, и больше половины летунов сумело ускользнуть, стряхнув капли с кожистых крыльев. Он с ужасом ждал, что щупальце дернет его под воду; никто, даже крупные хищники, не уходил живым от страшной пасти.

Однако аллори, кажется, страдала от одиночества больше, чем от голода. По крайней мере, сразу его есть не стала. Быть может, ей пришлись по вкусу пойманные летуны, даже так немного − или же божество, как и все прочие обитатели леса, желало наступления весны и готово было ее дарить.

Оливкового цвета щупальце с колечками присосок вынырнуло из воды и за ногу потянуло Лелерама вверх. Он повис вниз головой, и едва не вскрикнул от страха, когда его швырнуло в самую гущу священных ветвей.

Это было все равно что упасть в огромный клубок змей. Вокруг шевелилось, извивалось, обвивая, ощупывая тело Лелерама. У божества не было глаз − не было ничего, по сути, кроме двух наборов щупалец да зубастой пасти где-то там, под водой. Теперь оно пыталось наощупь разобраться, что попалось к нему в плен и для каких целей это существо сгодится.

Аллори давно не встречала таких существ. К ней лет десять не ходили люди, с тех самых пор, как чужаки отхватили у них кусок леса. Аллори позабыла уже, как играют с такими игрушками. Гибкие щупальца вдавливались в коленные сгибы, пытались ввинчиваться в пупок, в уши, в ноздри, в ямку между ключицами. Лелерам занервничал. Он совершенно не представлял себе, что нужно делать. Ритуал он видел только издалека, и это всегда выглядело одинаково − клубок копошащихся щупалец полностью скрывал человека, и лишь потом, наутро, нехотя отдавал изможденное тело. Лелерам знал, что конкретно нужно от него аллори, но практического опыта у него не было совсем. Он отстраненно подумал, что надо было соглашаться, когда Барт Келлерман предлагал расплатиться натурой за листовую жесть. Хоть бы сосать научился... Он открыл рот и тронул кончиком языка ближайшее щупальце. Изогнувшись, как змея перед нападением, оно зависло перед его лицом. Мягкая кожица вдруг стала расползаться, и обнажился конец щупальца, весь в сеточке лиловых капиляров и с головкой, как у настоящего человеческого члена. В племени говорили, что люди − дети аллори и унаследовали одно щупальце. Что об этом думали сами боги − Лелерам не знал. Может, в этом и была правда − уж больно похоже это щупальце работало...

Лиловая головка прошлась по губам, нырнула в рот, сунулась в горло, и тут же, как крылатки на добычу, слетелись другие щупальца, обнажая влажные горьковатые концы. Лелерам не мог кричать и лишь замычал от страха − ему не давали дышать, во рту каким-то непостижимым узлом свернулось второе щупальце, обернувшись вокруг первого, и все это было больно и ужасно. Он задергался, и обманчиво мягкие гибкие щупальца стальной хваткой стиснули его запястья и лодыжки, рывком раздвинули ему ноги. Аллори, кажется, разобралась, с чем имеет дело.

Божество милостиво принимало его жертву.

Душащее щупальце выскользнуло из горла, и Лелерам судорожно втянул воздух. Из глаз текли слезы, все лицо было в слюне и священных соках. Его перевернули спиной кверху, и влажное щупальце ткнулось в поясницу. Оно быстро нашарило ложбинку между ягодиц и с пугающей целеустремленностью пыталось вбуравиться куда-нибудь. Тщательно исследовав все от поясницы до промежности, оно почти нащупало вожделенное отверстие, и Лелерам весь сжался от страха перед непостижимой, животной силой, готовой вломиться в его тело. Это было неправильно, ему стоило расслабиться, не сопротивляться, но он понял, что уже с трудом себя контролирует. Сладковатый аромат священных соков кружил ему голову, щупальца во рту двигались по очереди, пока из обоих не брызнуло, наполнив рот дурманящей горьковатой жидкостью. Лелерам закашлялся, изо рта полилось, и щупальца тут же выскользнули и в один момент обернулись парой витков вокруг его головы, зажимая ему рот. Он послушно проглотил все, что осталось, и в просвет между собратьями пролезло новое щупальце, овладевая его ртом. Лишенный возможности видеть, он окончательно погрузился в транс. Он перестал ощущать себя личностью, отдельным существом; он был игрушкой аллори, в кольцах тугих ветвей, и единственной целью его существования было сосать терпкие щупальца.

Аллори, однако, было недостаточно его послушного рта. Лелерам почувствовал, как его выгнули, раскладывая поудобнее; он с трудом понимал, где верх, где низ. Затем скользкое щупальце решительно вонзилось ему в зад.

Оно казалось огромным, чувствительные нервные окончания играли шутку над одурманенным мозгом. Ветви аллори все были похожей толщины: как член у мужчины, которому нечем так уж особенно похвастаться, но казалось, будто в задницу засунули по меньшей мере кулак, да по локоть. Он вращался, вбуравливаясь в тело. Лелерам взвыл, и от вибрации его горла очередное щупальце брызнуло в рот. Торопливо проглотив, он высунул язык, с готовностью принимая нового гостя. Аллори желает накачать его своим семенем под завязку; она не отпустит жертву, пока не польется из ушей. Для этого он здесь − чтобы дать божеству то, что требуется. Может, если он будет послушным, аллори сжалится над его задом...

В анусе стало мокро, и на смену прежнему щупальцу пришло новое, прохладное, еще не согретое теплом его тела. Оно было мощным и методичным, безжалостно разрабатывая его тесную дырочку. Оно выскальзывало наружу и врывалось обратно, Лелерам чувствовал рельеф головки при каждом движении. Он пытался кричать и вырываться, но его держали крепко. От священных соков шла кругом голова. Один лишь аромат заставлял все живое безудержно возбуждаться, а Лелерам проглотил уже столько, что в мире не осталось ничего, кроме животной ебли, кроме застилающей глаза похоти. Его член был тверд, как дерево, и прижимался к животу. Так сильно Лелерам не хотел даже Гвен, куда там... Щупальце покинуло его зад, и Лелерам заерзал, разводя ноги пошире, в предвкушении. Аллори не разочаровала: с налету всадила новое, и оно задвигалось короткими частыми рывками, как поршень в двигателе. Оно словно вибрировало, посылая дрожь по всему телу Лелерама. Это было... необыкновенно хорошо. Он почувствовал, что еще немного − и он сам кончит, даже без рук. Бойкое щупальце замерло, вздрагивая и выплескивая свой запас семени, и лениво сползло вниз по бедру. Лелерам сжал ягодицы, боясь, что растраханный сфинктер не удержит священных соков аллори, но тут же очередное щупальце принялось долбиться в эту преграду, ввинчиваться, сорвалось по скользкой поверхности, ткнулось ему под яйца, и там обнаружилось невероятно чудесное местечко, Лелерам и сам не знал, что так круто может быть, если трогать там. Пока щупальце тыкалось туда, он подавался навстречу, но оно быстро обнаружило свою промашку и нырнуло в анус. Лелерам застонал. Ему зверски хотелось кончить. Он сумел осторожно высвободить руку, стиснул свой член и принялся торопливо мастурбировать. Он не видел ничего вокруг, кроме извивающихся щупалец; те, что прежде закрывали ему глаза, нашли себе более интересное занятие. Он высвободил вторую руку и уткнул пальцы в то сладкое местечко под яйцами, массируя и тиская их. Щупальца спеленали его, обвили торс, будто удушающая змея, прижали локти к бокам. Он сосал и дрочил. В анусе сменяли друг друга два щупальца, по очереди всаживая свои лиловые концы. Дрожь поднималась от самых ступней − и обрушилась на него сокрушительной мощью оргазма.

В перепачканый спермой кулак толкнулось щупальце, обнаружившее в игрушке еще один способ наслаждения, и Лелерам стал дрочить его, как человеческий член, натягивая эластичную кожицу на головку. Два щупальца, делившие его задницу, перестали соблюдать очередность, и Лелерам едва не взвыл, когда они оба втиснулись в него одновременно; но страх быстро прошел, Лелерам привык к ощущениям, и это оказалось не больнее всего остального. Его тело научилось расслабляться инстинктивно, а уж смазки там было − хоть отбавляй, аж хлюпало. Шупальца двигались внутри, терлись друг о друга, переплетались в спираль, и Лелерам извивался в тесных объятиях. Казалось, что у него в заднице один огромный член с резьбой, растянувший его до предела. Этот громадный болт неторопливо входил и выходил, заставляя его выть сквозь щупальца, трахавшие его в рот, но Лелерам и под пытками не смог бы сказать, чего хочет от аллори. Пожалуй, лишь одного: чтобы этот мощный поршень выебал его без жалости, вбиваясь размашистыми резкими толчками. Аллори зорко следила за состоянием жертвы: Лелерам ей нужен был живым и здоровым. Он пытался подмахивать, засаживая себе поглубже да посильнее, дотянулся до упругой спирали руками, заталкивая ее в себя, но щупальца не простили наглости − схватили за запястья, заломали руки за спину, заставляя его сгибаться, выставляя зад на поругание. Толстая спираль ввинчивалась в него, сотрясая все тело. В рот скользнуло очередное щупальце − он давно сбился со счету, скольким отсосал, он наглотался соков аллори и не мечтал ни о чем, кроме как быть игрушкой для божества, давать в обе дырки как последняя шлюха, без меры, без стыда. Щупальце нырнуло в самое горло, он едва сумел расслабиться, и там задергалось часто-часто, не давая ему вздохнуть. Оно насиловало его в рот, безжалостное и беспощадное, а в заднице ходил ходуном этот громадный поршень. Лелерам задыхался, легкие словно горели огнем. В тот миг, когда ему уже казалось, что он умрет, все чувства обострились до предела, и он мучительно кончил, он кончал бесконечно долго, он даже не заметил, в какой момент ему снова позволили дышать. Возможно, он отключался на пару секунд, он не мог бы и сам сказать определенно. Когда он пришел в себя после этого оглушительного оргазма, одно из щупалец спускало ему в задницу. Оно выскользнуло наружу, расплетая спираль, и оставшееся показалось невероятно маленьким, будто образовавшаяся пустота требовала, чтобы ее немедленно заполнили. Аллори словно услышала беззвучные мольбы, и в его растянутую дырку скользнуло новое щупальце, прохладное, это был восхитительные контраст, и это было последнее, что он запомнил, прежде чем сознание его покинуло.

Он проснулся на твердой, шершавой поверхности, больно впившейся в скулу. Ему понадобилось несколько минут, чтобы дать название этому ощущению. Боль. Она отзывалась эхом во всем теле, он был истерзан, разбит, все саднило. Он вспомнил щупальца, и тело содрогнулось. Только после этого он смог сформулировать, кто он и как сюда попал. С огромным трудом он перевернулся на спину. Любое движение отзывалось чувственной дрожью. Он открыл глаза.

Ему дико и непреодолимо хотелось трахаться.

Прямо над ним легонько колыхались священные ветви. Лиловые члены попрятались в складках кожицы. Щупальца сплелись в толстый ствол, и лишь концы их безвольно свисали, будто лианы. На них трепетали крыльями тысячи бабочек, привлеченных священными соками, и казалось, будто за ночь на ветвях расцвели роскошные цветы.

Лелерам застонал. Аллори наигралась с ним и теперь мирно делала свое божественное дело: несла весну.

Он стиснул член в кулаке и невероятно быстро довел себя до оргазма, но тот принес лишь разочарование. Это не шло ни в какое сравнение с тем, как Лелерам кончал на щупальцах божества. Он с готовностью отдался бы аллори снова, прямо сейчас, но он был под завязку накачан божественным семенем, и теперь ему была одна дорога.

Искать другое божество.

Это не входило в его планы. Ритуал был завершен, хотя Лелерам помнил, что одни и те же люди спаривались с несколькими аллори − до сих пор он не понимал до конца, что значит «им надо, они не могут иначе». Он рассудил, что даст аллори, чтобы в джунгли пришла весна, но как-то упустил из виду последствия.

Лелерам с трудом встал, и по ногам немедленно потекло. Он судорожно стиснул ягодицы. Сколько ж аллори в него закачала...

В соседнем племени, говорили, аллори была настолько добра и привычна к людям, что после всего сама укладывала тело в лодку, и людям оставалось лишь подтянуть ту за веревку, не дожидаясь, пока жертва очнется. Этого Лелерам не видал, но расказывали, что случается и не такое. Он тяжело вздохнул и, бросив прощальный взгляд на безмятежную аллори, неловко сполз в воду с плавучего островка.

Вода немного привела его в чувство, и Лелерам лениво поплыл к лодке. Не без труда забравшись в нее, он выгреб со дна и вышвырнул за борт вчерашние семечки, и это было все, на что хватило его сил. При мысли о еде его мутило. Пока он плавал, из него немало вытекло и теперь, по крайней мере, живот не был вздутым, как у беременной женщины.

Он не стал даже одеваться − взялся за весло. Куда теперь? На север, к поселению? Можно было податься глубже в джунгли, в сторону родных мест, но вождь велел не возвращаться без серьезной причины.

Было ли это серьезной причиной?.. Его состояние никак не затрагивало интересы племени, это была его личная проблема, и решать ее предстояло ему самому. Он подумал, что найдет другой выход.

Недалеко от поселения обитала еще одна аллори, но там все было сложно. Ее плавучий островок был прикован цепью к дому чужака по имени Сайгон. Это был очень неприятный человек, злой и властолюбивый, он тратил немало сил на то, чтобы демонстрировать прочим признаки своего превосходства. По-видимому, цепная аллори была одним из них.

Попасть туда незамеченным было не так уж и сложно − подплыть бесшумно, под водой, он мог надолго задержать дыхание, чужаки такого не умели. Но вот трахаться с божеством в присутствии чужаков не хотелось бы, им вообще стоило как можно меньше знать как об аллори, так и о племени.

Не то чтобы чужаки не знали о людях, которых вытеснили с исконных территорий. Поначалу у них случилась маленькая и короткая война. Маленькая − потому что чужаков было всего несколько тысяч, а короткая − потому что племя предпочло убраться, предоставив чужакам небольшой клочок леса.

Их можно было перебить по одному. Несколько тысяч ядовитых колючек, выплюнутых из трубки. Несколько сотен пробитых лодок. Несколько десятков людей, утянутых в пахнущую тиной воду. Однако прежде требовалось получить ответ на простой, казалось бы, вопрос: откуда взялись эти странные люди.

Народу Лелерама было много сотен лет. Жизнь в болоте диктовала им свои законы: они мастерили инструменты из дерева и кости, плели сети из коры, вытачивали лодки из стволов. То же делали все соседские племена, и их соседи тоже. Весь их мир был таким же, как этот маленький уголок леса. Весь мир, кроме незваных гостей, у которых были железные ножи, непромокаемая одежда и резиновые лодки.

Чужаки пришли не с севера, не с юга, не с запада, не с востока. Они пришли с неба.

И вот это последнее сильно озадачивало, потому что было совершенно неясно, как они это сделали, и придут ли другие, если перебить этих.

Про небо им рассказал один из захваченных чужаков, и поверить в это было сложно, но не верить тоже не получалось. По всему выходило, что возле звезд, сияющих на ночном небе, висели такие же миры, как их родное болото, только другие, и в этих мирах жили люди, которые когда-то мастерили инструменты из камня и металла, а потом строили дома выше самого старого дерева и большие лодки, летающие от звезды к звезде. Ляпни такое кто-то из своих − засмеяли бы...

А так − не до смеху.

Лелерам совсем вымотался, гребя. Он был так близко к цели, но совершенно не представлял себе, как поступить. Лучше всего, наверное, выманить Сайгона из дому − например, к Гвен, и чтобы он остался на ночь. Тогда Лелерам сумеет поладить с аллори, а наутро тихонько сбежать. Но Гвен недолюбливала Сайгона, и было за что. Что же делать?

Голова отказывалась работать. Дико и безудержно хотелось трахаться, и от одной мысли о щупальцах аллори тело вздрагивало. Как будто внутри зияла пустота, которую нужно было заполнить, затолкав в себя как можно больше щупалец... Он оценивающе посмотрел на пластиковую рукоять весла. Сунуть себе эту штуку и подрочить?.. Он встряхнулся, изо всех сил сопротивляясь желанию. Это было бы глупо, очень глупо. Лелерам почувствовал озноб. Все тело наливалось слабостью, как будто он был тяжело болен. Он без удивления смотрел, как его член встает торчком − это была никакая не болезнь, это была жажда секса, животного безжалостного траха.

Он сполз на дно лодки и принялся ласкать себя, надрачивая член. Раскинув колени, насколько позволяли узкие борта, он сунул палец в свою истерзанную божеством дырочку. Почти сразу он кончил, но от этого не стало легче − кажется, даже наоборот. Анус пульсировал, член стоял, как заговоренный.

Лелерам гладил себя ладонями, постанывая. Скорчившись на дне лодки, он пытался побороть это наваждение, эту волну неконтролируемой похоти. Сквозь стук крови в ушах он не слышал приближающихся голосов, и понял, что не один, лишь когда чьи-то сильные руки вытянули его из лодки.

− Ты только посмотри, какую рыбку я поймал, Барт!

Лелерам хлопал глазами, лихорадочно пытаясь сообразить, где он, кто он и что происходит. Лодку, видно, отнесло течением − он был именно там, куда так стремился попасть: на пороге дома Сайгона. Вот только в его планы вовсе не входило попасться самому хозяину...

Он стоял на коленях на дощатой пристани, его член все еще недвусмысленно торчал, словно мачта, а над головой возвышался Сайгон. В Сайгоне было под два метра росту, мощную грудь покрывала рыжая шерсть. У него была борода лопатой и кустистые брови, из-под которых масляно глядели темные глаза. За его спиной стоял Барт Келлерман, весь в скверных татуировках, бритый наголо и с плохими зубами от курения мета.

− Малыш Джонни привез мне в подарок свою сладкую попку, да еще и разделся заранее. Меня дважды приглашать не придется!

Сайгон, посмеиваясь, потрепал его по щеке, провел по губам большим пальцем. Грубая мозолистая кожа слегка царапнула, и от этого Лелерама вдруг снова бросило в жар. Он торопливо взял в рот этот палец, жадно посасывая, и Сайгон довольно хохотнул.

− Такого я не помню с тех пор, как Пита Маккормака выебла горгона. Помнишь старину Пита? Мы тогда замешкались, и его сдернуло в лодки, пока мы сообразили, чертово дерево уже присунуло ему во все дырки. Он потом на людей бросался, будто бешеный кролик, пока Фредди не пристрелил его. Сдается мне, лапушка Джонни где-то наглотался этой дряни...

Широкие как лопаты руки Сайгона погладили Лелерама по груди, ущипнули за соски, и тот взвыл в голос от желания.

− Ну раз так, неужто мы разочаруем мальчика, − хмыкнул Барт, мягкими шагами хищника заходя Лелераму за спину.

Сайгон расстегнул ширинку и вынул еще мягкий член, весь в мелких рыжих веснушках, как все тело его хозяина.

Лелерам отстраненно подумал, что ведь где-то здесь, должно быть, с другой стороны дома, приковано цепью божество, к которому он стремился. Но до него с таким же успехом могло быть как до звезд. Лелерам терял волю от вожделения, изнемогал, отравленный священными соками аллори.

Сайгон раскрыл ему рот, придерживая челюсти − видно, боялся, что лапушка Джонни опомнится и укусит − и впихнул свой член весь, целиком. Лелерам уткнулся носом в его лобок, покрытый редкими рыжими волосами, и едва не закашлялся. Член во рту твердел, выпрямляясь, будто щупальце, и Лелерам с готовностью сжал губы в кольцо. Сайгон вытянул свой массивный орган и всунул обратно, влажный от слюны. Он был уже совсем твердый и не входил даже наполовину, Сайгон двигал бедрами, вгоняя его и вынимая, чтобы снова вогнать.

− Лет пять уже смотрю на него и вижу, что этот рот однозначно надо выебать...

Барт хихикнул за спиной, надрачивая свой член и одной рукой полапывая Лелерама за задницу, будто невзначай то и дело теребя ему яйца.

− Долго ты думал, видно. Эту целочку и без нас сломали, − сказал он, пристраиваясь к Лелераму сзади и впихивая свой член в его многострадальную дырочку.

− То-то Мартинес его при себе держит, вот же старый гандон. С детства, что ли, пердолит?

− Глянь, как невтерпеж ему, а. Может, зря мы горгону порубили?

Лелерам застыл. Горгонами чужаки называли аллори.

− Может, и зря, да только нефиг было тентаклями махать. Ну да будет тех горгон, ты помнишь, сколько их было тут? Правда, кончева-то ихнего сцедить надо было, не подумал. Ишь, забористая штука. Помяни мое слово, Барт, однажды кто-то с большими бабками заинтересуется этой дрянью...

Лелерам слушал их словно во сне. Аллори погибла. Проклятые чужаки убили еще одно божество... Куда ему теперь? Он не успеет найти другую аллори, слишком далеко они, а время ритуала проходит...

− До чего ж сладкая шлюха, даром что пацан. Эй, ты где так сосать научился, Гвен у себя школу блядей открыла? Передает опыт подрастающему поколению?

Сайгон трахал его в рот, придерживая тяжелой ладонью под затылок. Сзади всаживал Барт, размашисто и без жалости. Коленям было твердо, и некуда деть руки, и слишком много свободы, но зато вожделенные человеческие щупальца наполняли его с двух сторон, пользовали его, как хотели.

Он вернулся домой только через двое суток. Сайгон вызвал по рации приятелей, и Лелерама ебли вшестером, бесконечно, в обе дырки, прерываясь на выпивку и сигареты. Он сосал, не разгибаясь, послушно глотал, когда ему кончали в рот, и давал беспрекословно, пока не вырубился. Только после этого кто-то отвез его домой, к старику, и без лишних слов оставил на пороге мастерской.

Старик ругался, брызжа слюной, и непонятно, на кого конкретно − не то на похотливых уебков, снасильничавших парня, не то на самого парня, оказавшегося редкостной проблядью, не то на Гвен, которая вообще-то тут была ни при чем, но явно распространяла свое пагубное влияние на неокрепшие умы. Лелерам не слушал его. Он смотрел, как летуны кружатся в воздухе парами, оглушительно пища. Он подумал, что стоит отлежаться пару дней и, может быть, снова наведаться к Сайгону, потому что больше ему ничего не оставалось − время ритуала безнадежно прошло. Аллори теперь снова спит, притворяясь деревом, до следующего года.

Но по крайней мере, она сделала свое дело: в джунгли пришла весна.


Февраль 2014


Сиквел: Авантюра с тентаклями