|
|
Мосты города Вильнюса
Тихо тикали часы. Паша сидел за столом и сосредоточенно читал конспекты. В четвертый раз: делал вид, что очень занят. На диване Валера учил свои уроки.
Через четверть часа шелеста страниц он поднял голову:
- Что-то Сказочник бесится... Ему явно чего-то не хватает в жизни.
- Что так?
- На истории сегодня. Люция его вызвала, ну там что-то про пакт Молотова-Риббентропа... Он знаешь что ответил? -Паша хмыкнул:Над разрытой могилой
Тридцать лет и три года
То законом, то силой
Два сражались урода...
- И Люция на это сказала..?
- "Романовский, вон из класса", конечно, - пожал плечами Валера и снова уткнулся в учебник.
Между шторами была щель. Подперев рукой голову, Паша смотрел сквозь нее на небо. Он уже не первый год читал один и тот же курс, он знал наизусть свои конспекты, но Валерке нужен был пример для подражания. С ним проходили даже самые банальные хитрости. Стоило пообещать ему горячую ночь – и задачи по комбинаторике щелкались как семечки, топики по английскому вызубривались за десять минут, а сочинение по литовскому обрастало поэтическими образами и сочными метафорами.
Правда, иногда он слишком легко поддавался соблазну.
Шелест страниц умолк. Паша против своей воли заулыбался, спиной ощутив приближение. Поигрывая бицепсами, поверх конспектов улеглось обнаженное тело. Оперлось на локоть, поставило пятку на край стола, раскинуло колени, насколько физиология позволяет, уперло в потолок невинный взор. Мол, а что я, я мимо шел... Полежу вот и дальше пойду... А что стоит – так это так, случайность, не обращайте, мол, внимания... Паша закусил губу. Вздохнул, сдаваясь, и спрятал улыбку: туда, где никто не увидит. Валера замурлыкал.
Вновь и вновь инстинкты побеждали жажду знаний.
...Потом измотанный, расслабленный, взмыленный после двух оргазмов, он раскинулся поперек дивана. За окном была непроглядная ночная тьма. Вернувшись из душа, лег рядом Паша. Принес сигареты. Чиркнул зажигалкой, и к потолку медленно потянулись серо-белые завитки. Они сплетались, изгибались, складываясь то в кольца, то в цветы, разбегались лентами.
- Гайдукова ничего не говорила? – с беспокойством спросил Паша, прижимаясь щекой к его плечу и держа на отлете руку с сигаретой.
- Если бы на ее месте была Аленка, нам бы пришел песец пушистый. А так... может, и обойдется.
- Хорошо бы.
Паша поцеловал его в плечо: нежно, как умел.
- Завтра батя из рейса вернется, - вздохнул Валера, - Выпишет дров... Придется пока дома ночевать.
Струя дыма изогнулась автострадой.
- Давно он так работает?
- Сколько я себя помню. Я его в детстве почти не видел.
Красивый завиток дыма тускло отразился в экране телевизора. Пятно Роршаха.
- Что ж, - Паша затянулся, - еще одно очко в пользу дедушки Фрейда...
Валера встрепенулся:
- Я это знаю, подожди... Вспомню... Эдипов комплекс, верно? Типо*, если в детстве редко видишься с отцом, то Эдипов комплекс не реализуется и есть шансы, что вырастешь геем.
- Фрейда ты учил, - довольно улыбнулся Паша.
- Это ведь только теории... А на самом деле... почему?
Паша с минуту задумчиво курил, будто бы собираясь сказать что-то очень мудрое, потом тихо рассмеялся:
- А бес его знает!
Валера мягко отобрал у него сигарету, с удовольствием затянулся. Оперевшись всем своим весом Паше на грудь, дотянулся до секции, подцепил пальцем пепельницу; ложась обратно, поставил ее, холодную, на разгоряченного учителя, вызвав возмущенный вопль. В итоге сигареты лишился и пришлось такими же путями тянуться за пачкой. Паша не особенно возражал.
Непоседливый ученик наконец улегся и спросил ни в пять ни в десять:
- Паш, а у тебя девушка была когда-нибудь?
- Была. Недолго, правда. Даже до постели дело дошло... в некотором роде.
Валерка сверкнул озорной улыбкой.
- Нет, я категорически не в состоянии представить тебя с девушкой. Она, наверное, тебя связала и отымела. А ты кричал и сопротивлялся, да?
- Я себя на тот момент считал бисексуалом... Все равно бы со временем переключился на мужчин, просто нужен был катализатор, чтобы вот так, сразу. На самом деле, все было очень трагично. Она была еще девочка... и пока я пытался это изменить, мы с ней столько натерпелись... Понимаешь, я смотрел в лицо девушке, которую вроде как любил, и видел там только боль, ничего кроме боли. Конечно, я был ужасно неопытным в этих делах, этого можно было избежать, но... Как-то после этого не тянуло. Каждый раз, глядя на нее, да не только на нее... перед глазами вставала эта картина. Как у нее текут слезы, а она молчит.
Валера не перебивал: склонив голову к плечу, тепло дышал в нежное местечко под ухом.
- Ты ведь знаешь, со мной можно делать что угодно, - продолжал Паша, - я ничего не имею против экспериментов. Если только ты захочешь, ради бога. Но... не по моей инициативе. Понимаешь?
- Понимаю... Я буду иметь это в виду.
- Ты меня пугаешь, - улыбнулся Паша. - Что у тебя осталось из уроков?
- Русский.
Паша ухмыльнулся с несвойственной ему беззаботностью:
- Забей. Пора спать.
***
Алечка хмурилась. Не для того, чтобы казаться строже – просто солнце светило в глаза. Долгожданное солнце. Вот уже и март, хотя погода самая что ни на есть зимняя... Безумный год. Что декабрь, что январь – за небольшими исключениями без снега и плюс два. А в марте, ну что ты будешь делать, холода наступили...
Скоро лето, скоро отпуск... Они с Олей махнут самолетом в какую-нибудь Турцию, неделю или даже две пожарятся на солнышке, будут плескаться в соленых волнах... Поедут на рафтинг – сплавляться по порогам в байдарках... Две недели горячего ветра, кондиционер в номере, только вдвоем... а хоть бы и с Пашей, он слишком свой, чтобы помешать...
Класс тихонько гудел, повторял домашнее задание. Усыплял, будто мерный плеск волн. Ах, Турция, курорт мечты для среднего класса, как когда-то, при советской власти, Крым...
Хлопнула дверь, и Александра Анатольевна встряхнулась. Ох уж этот двенадцатый Б, совести у них нет, всегда опоздания...
Валера прошествовал через весь класс, прямиком к ее столу. Положил на журнал листок, смиренно потупил глаза, склонился:
- Александра Анатольевна, я сегодня к уроку не готов.
Она развернула записку. Прочитав, напряглась, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица. Прошипела сквозь зубы – на пределе слышимости:
- Боев, урою.
Валера был невозмутим как английский дворецкий. В записке значилось: "Алька, я тебя люблю, не ругай сексуально истощенных". И подпись – конечно, "П.П."
Похоже, в Турцию они полетят вчетвером...
***
Ярмарка в день Святого Казимира. Центр города похож на развороченный муравейник. Снующие человечки – будто микробы в непромытой ране. Антисанитария. Холод. Шум толпы. Пилящая дисгармония аккордеона.
- Только в такой день можно поверить, что Вильнюс – столичный город.
- А как же троллейбусы в час пик?
Он соглашался.
Цветные метелки из сушеных трав: "вербы". Их нужно купить весной и поставить дома. До следующего года они покроются пылью и превратятся в хлам.
Тетки с табуретками. Дети с чудовищными леденцами, которые старухи готовят дома из жженого сахара и упаковывают в яркие полосатые обертки. Черная керамика, на которую особенно падки туристы. Месящаяся под ногами грязь. И толпы довольных жизнью граждан, вылезших из своих берлог: поглазеть.
Он сказал:
- Пойдем отсюда.
Они ушли. Было серо-белым небо и минус двенадцать на градуснике утром. Шли по Кафедральной площади, держась за руки; робко целовались на мосту Миндаугаса. Снова шли, медленно повторяя изгиб реки, и на Зеленом мосту целовались под советскими скульптурами – пожалуй, единственными, что сохранил от той эпохи Вильнюс. Потом был Белый мост, где целовались долго и бессовестно, стоя в самом центре, мост у Педагогического, за которым вздымаются стеклянные небоскребы. Отрезок набережной – мимо медленно плыли полупрозрачные льдины, как хлопья на завтрак, - и Старый Жверинский мост, закрытый на ремонт.
Он сказал:
- Зверинец – красивый район. Старый. Жаль, если его застроят небоскребами.
- Но так будет, - был ответ.
И на Новом мосту они долго стояли и смотрели назад – на тот отрезок, что прошли вместе.
И он сказал:
- Выходи за меня замуж.
- Ты сошел с ума! – был ответ.
- Да. Я сошел с ума, когда понял, что ты моя Судьба.
И на мосту, ведущем в парк Вингис, с желтыми перилами и перезвоном стальных канатов, она решила:
- Хорошо.
Он многое хотел сказать – ты так долго была рядом, а я не подозревал. Я не верил в судьбу, но я поверил в тебя. Ты изменила во мне все. Ты разбила мне сердце, а потом заново собрала из мелких частичек, из отражений в мутной реке... Пусть ты ошиблась сначала, но это не имеет значения, ты моя судьба, и я приму тебя любой.
Я приму тебя подзаборной шлюхой, если твоя воля будет пасть на дно. Я приму тебя королевой, если ты захочешь увенчать короной свои ласковые волосы. Я приму тебя молчаливую и мудрую, приму смеющуюся и ветреную, крылатую мечтой и побежденную повседневностью.
Я приму тебя.
Я люблю тебя.
Но он молчал, потому что знал: она поймет и без слов.
Нетайные тайны
Восьмого вечером был ветер, от какого трескаются губы. Валера тащил гулять.
- Бери вазелин, бежим целоваться... Я всегда мечтал это сказать!
Паша смеялся:
- Фи, вазелин! Сейчас в моде смазки на водной основе.
И судорожно думал, убьет ли его Алечка. Потом все же решился:
- Пошли в гости?
На базарчике возле "Норфы" они купили охапку тюльпанов с гибкими, будто резиновыми стеблями. Листья скрипели, касаясь друг друга, и нежно пахло праздником.
Дверь открыла Ольга. Одной рукой прижав к груди цветы, другой обнимала гостей – одинаково радостно. Алечка при виде Валеры замерла на пороге:
- Я все понимаю – весна, молодость, но это уже беспредел...
Валера пожал плечами:
- Привыкайте, Александра Анатольевна... Мы с ним те еще беспредельщики.
Ольга медленно сползла по стенке, хрустя тюльпанами. Она смеялась: слишком было непривычно услышать, как ее любимую, ее Алечку-Альку, ее милую забавную девочку зовут по имени-отчеству. Обстановка разрядилась, и Паша вздохнул свободнее: не убила сразу – значит есть шанс выжить...
Устроились по-русски – на кухне. Угощались яблочным пирогом. Пирог был вкусным, но на Пашин взгляд весьма подозрительным: пекла его Ольга, а от нее всего можно было ожидать. К примеру, запеченного в яблоках пальца с колечком... Нет, она, конечно, не делала этого еще никогда, но Пашу пугала сама возможность. Ольга гордилась своим типично русским черным юмором, столь недоступным коренной нации.
Подняли бокалы за праздник, выпили вермута; потом еще – за здоровье всех присутствовавших, и еще – традиционно, за родителей... Слегка захмелели. И хоть в праздник грех было говорить о работе, разговор непреклонно скатился на школу. Тогда, сощурив глаза, Алечка зловеще возвестила:
- Боев, а за тобой должок!
Он затравленно обернулся, ища поддержки, но нашел лишь ехидные взоры.
- Знания – это сила, - веско протянула Ольга. - Особенно знание нашего великого, могучего и так далее русского языка...
- О, языком он владеет, - ухмыльнулся Паша.
- Дурак ты, Петрович. Вот спутает роуминг и римминг, как потом выкручиваться будет?
Валера фыркнул. Он попал. В засаду, в ловушку... но чего не сделаешь во имя любви? От вермута развязался язык, и под смачные издевательства Ольги и Паши он начал виртуозно импровизировать. Это было куда веселее, чем на уроке. На соседней табуретке сидел любимый человек, вдохновляя на подвиги. Да и Александра свет Анатольевна, без макияжа и строгого взгляда, была милой и в доску своей. К такому можно и привыкнуть...
Алечка хитро улыбнулась:
- Ну что, Боев, на девяточку... Но если помоешь посуду – будет десятка. Уговор?
- Уговор, - ухмыльнулся Валера, - А вы завтра не передумаете, когда протрезвеете?
- Вот хамло малолетнее! – хохотнула Ольга. Валерка отсалютовал и отправился мыть тарелки.
Уходили поздно. Пока Валера шнуровался, Алечка отозвала Пашу на кухню:
- Ты уж скажи, чтоб не...
- Он похож на человека, который станет болтать об..?
- Ты прав, конечно нет... Паша...
- Мм?
Она оперлась на дверь, пытливо заглянула в лицо.
- Думаешь, это навсегда?..
Он скосил глаза: в прихожей смеялись Ольга с Валеркой. Его растрепавшиеся волосы мило торчали во все стороны, будто у похмельного ежика. Ольга рассказывала, как однажды они с Алечкой жестоко пошутили над пьяным Пашей. Конечно, это была Ольгина идея, добрая Алечка вряд ли дошла бы до этого сама. Он вообще пил мало, а после того раза и вовсе почти перестал: утром проснулся голый между двумя женщинами и как уважающий себя гей пришел в полный ужас.
- Не знаю. Я боюсь загадывать надолго. Но мне не хотелось бы расставаться с ним.
Злобная Ольга потом успокаивала: мол, Петрович, ты такой пьяный был, что не получилось бы ничего даже при желании... А Алечка отпаивала валерьянкой, и он не знал, смеяться или плакать.
- Паша... Паш... Неужели мы пережили еще одну зиму?
***
Эдик бредил ею.
Ольга являлась к нему в снах – решительная, прекрасная. Входила в комнату шагом не то солдата, не то топ-модели, опрокидывала Эдика на диван и долго затяжно целовала, оседлав его бедра. Дальше сны не заходили, хоть плачь! А так хотелось, хоть во сне, увидеть ее обнаженной...
Он думал о ней, засыпая. Искал глазами в толпе по дороге в школу. Иногда, забывшись на уроке, выводил в тетради "Ольга"... как влюбленный семиклассник.
Плакала в подушку Снежанка. Косилась в тетрадку к Эдику, умоляюще заглядывала в лицо. Эдик не замечал. Ни ее – грустных, ни муховских угрюмых взглядов. Мух был мрачноват в последнее время. Потому ли, что невесть где пропадал после уроков друг Валерка, потому ли, что Снежанка смотрела только на Эдика, не видя никого вокруг...
Она была хорошая девчонка. Умница, да и внешне вполне ничего. Не красавица, нет... немножко угловатая, чуточку нескладная, но в общем-то милая... С толстой русой косицей почти по лопатки. Она легко краснела и плохо сносила насмешки, а ее по привычке недолюбливали. До ирминого прихода Снежана Рождественская числилась в классе единственной отличницей. Не была она ни "зубрилой", ни "задавакой", но слова эти преследовали ее с начальной школы...
Снежана Рождественская по привычке принимала на свой счет любой смех за спиной.
Снежана Рождественская врала родителям, что у нее много друзей.
Снежана Рождественская никогда не позволила бы себе признаться парню в любви.
***
Алечка отрешенно покачивалась на стуле.
- Ты совсем потерял рассудок.
Паша удивленно глянул поверх кофейной чашки. Алечка припечатала к столешнице листок с зайчиками.- Он слишком радикален. Но в его возрасте это простительно, - небрежно бросил Паша, откладывая листок и дуя на кофе.Белый кафель, действия робота:
Сигареты к губам движения...
Отголоски страстного шепота –
Или игры воображения?
Разговор был весьма короткий:
Преклонились, спеша, колени...
А условность перегородки -
Как японский театр тени.
Времена Платона уж в прошлом,
Но история ходит кругом.
В суете банальной и пошлой
Эти двое нашли друг друга.
Здесь с востоком запад встречается,
Греки древние и самураи...
Но как часто это случается,
Перекрестки зло собирают.
Центр Европы, мать твою в память,
Толерантность – слово пустое!
Не такой? Значит, нахер затравят.
Как в Сибирь при советском строе.
Их фашисты в лагерь сгоняли,
Треугольником грудь отметив.
Христиане им предрекали
Муки вечные на том свете.
Сквозь века они шли по грязи,
И табу их союз зовется.
Два огня – опасные связи,
Но я верю, любовь - прорвется.
Тлеет фильтр моей сигареты.
"Я скучал по тебе" - "Я тоже..."
В тихом омуте есть секреты,
Но не нам их судить, Боже.
Был у Сказочника один секретный маневр: куря на уроке в кабинке туалета, он не запирался. На первый взгляд туалет казался пустым. А запах сигаретного дыма... Что ж, он царил там всегда, большей или меньшей плотности. Сказочника не ловили еще ни разу.
- Надо понимать, Сказочник вас застукал. Он меня просил никому это не давать, значит болтать он не станет. Но вам стоит быть осторожнее. Такая неосмотрительность может стоить тебе работы, а ему – репутации на всю жизнь.
Паша кивнул, удивляясь себе. Раньше от такого известия у него просто заледенело бы сердце... теперь все казалось неважным. Все, кроме Валерки, кроме его хитрой ухмылочки, мягко-настойчивых рук... Как можно было ему отказать? Учитель вздохнул, пряча улыбку от подруги.
Мартовский кот
По утрам они шли в школу под одним зонтом. Весна сделала их беспечными, но пока хранила тайну от посторонних. Иногда ночью, проснувшись и слушая ровное валеркино дыхание, Паша прикидывал – как долго они еще смогут вот так водить за нос судьбу? Кто из тех, что наверняка видят их вместе, делает правильные выводы? Скоро ли поползут нежные ростки шепотков и слухов, оплетая их обоих, превращаясь в цепкие плети и лозы и в конце концов стаскивая бунтарей с небес на землю?
- Я не бунтарь, - шептал он в темноту, - Я не стану размахивать радужным флагом. Я не пойду на митинги и парады, я не позову его венчаться. Господи, я просто хочу, чтобы мы были счастливы, как сейчас. Пусть все будет как есть, хоть еще немножко...
Утром он просыпался от валеркиных ласк: за полчаса до будильника. Счетчик календаря отщелкивал очередную цифру. Он отсчитал ровно половину марта, и от зимы остались только грязно-серые глыбы на обочинах, будто развалины после войны. И ноздреватый снег. И невзрачный зонтик прятал от прохожих улыбки двух парней, поглощенных друг другом.
Конец марта.
День рождения Эдика гуляли в баре недалеко от школы. Веселые и пьяные, играли в бильярд. И Валерка все ловил себя на мысли, что ему не хватает того, кто остался дома. Шумели пацаны, танцевали девчонки – эдова сестра и ее подруги. В детстве они и их умиленная опека досаждали, но теперь друзья Эдика по достоинству оценили его теплую дружбу со старшей сестренкой.
Ирма не танцевала. Лениво наблюдала сквозь дым сигарет и танцпола. Эд – косился.
На Валеру.
Разговор давно зрел. Пожалуй, созрел настолько, что любая реплика собеседника уже была прогнозируема, а потому смысла в разговоре особого-то и не было. Так, потребность выговориться... но это так немало иногда.
- Дома тебя не застать... – Эдик забросил было пробный камушек, но тут же нарвался на засаду:
- Так дом у меня не там, куда ты звонишь, Эд.
Кашлянул. Подумал, как сформулировать помягче. Наклонился ближе.
- А вы с ним... Все типо серьезно?
- Ну да, - улыбнулся Валера, - и на первый вопрос тоже "да".
Кашлять после каждого ответа было странно, но Эдик почему-то не мог остановиться. Это было похоже на нервный тик.
- И... кто..?
Валера сверкал своей фирменной похабной ухмылочкой.
- Я его.
- А он..?
- Пальчиками.
Эдика довольно заметно передернуло. Впрочем, он был морально готов услышать что-то подобное. Даже хотел. Хотя и не признался бы себе в этом.
- Бережет меня, гад такой. Но скоро раскуручу.
Руки Эда творили непотребство с картонкой-подставкой под пивной бокал. На одной стороне была реклама Швитуриса*, на другой – клеточки для игры в морской бой. В тот короткий период, когда были бесплатными SMS, они играли на уроках. В классе висела гробовая тишина. Учителя даже пугались немножко.
А на литовском в старой школе резались в карты под партой. Да и англичанина доводили до багрово-яростной физиономии, играючи справляясь с любым заданием и потому считая себя вправе превращать галерку в маленький Лас Вегас.
- Когда познакомишь?
- Еще нет. Не время...
- Паришься.
- Парюсь.
Эдик похлопал по плечу:
- Wszystko będzie v porządku*, - и как-то сразу на душе у него стало легче.
Валера улыбнулся открыто и по-детски.
- Эдвардэк... Ja też cię kocham*.
- Wiem*.
***
- В Висагинас?.. – Аленка уставилась на подругу в почти немом изумлении.
- Ну да.
- Это же офигительно далеко!
Катя пожала плечами.
- На машине? – Аленка наклонилась к зеркалу, придирчиво рассматривая ресницы. На шее у нее сверкали огромные буквы SEX, соединенные множеством цепочек – писк сезона от Диор.
- На автобусе.
Глаза в обрамлении драматичных ресниц (две тысячи калорий от МаксФактор) распахнулись так широко, что макияж почти перестал быть видным.
- На каком-то автобусе, в какой-то Висагинас... Что ты нашла в этом парне?
- Не знаю, - улыбнулась Катька.
Белобрысая подруга поймала ее взгляд в зеркале. Прищурилась:
- У него родители богатые?
- Не знаю.
- Машина у них есть? Куда они отдыхать летом ездят? В доме живут или в квартире? Сколько комнат?
- Я не знаю, Ален.
- Не понимаю я тебя! Ничего про парня не знаешь, а едешь куда-то... Зачем?!
Катя вздохнула: иногда Алена не понимала, казалось, совсем простых вещей. Подумалось – а ведь совсем недавно и сама она точно так же говорила, думала, одевалась, красилась, ходила по магазинам... Как клонированная Аленка.
Их так много, таких белобрысых клонов, бесцельно бродящих по дорогим бутикам среди босоножек и нижнего белья... Тех, кто развлекаться ходит в "Акрополис", покупает тряпки ради брендов, выбирает бойфрендов по толщине кошелька и считает калории при весе сорок пять...
- Там был конкурс. Авторской песни. Артем пел. Он стоял на сцене, с гитарой, такой клевый...
- Ему платили за это? – перебила Аленка, роясь в косметичке.
- Нет, конечно.
Алена смотрела непонимающе.
***
Март был похож на арм-реслинг. Зима и весна долго боролись на равных, чуть отклоняясь то в одну, то в другую сторону, заставляя зрителей дрожать от нетерпения. Потом наконец зима начала сдавать. Сначала понемногу, а потом – резко, потеряв надежду. За несколько незаметных дней город очистился, высох и разнежился под ослепительной голубизной неба весны. Еще лежал лед на озерах, белели обрывки снега в жидких рощицах за городом – в былых владениях графа Тышкевича, где ныне медленно разрастаются дачные поселки...
Светало в пять утра. К семи исчезала колдунья-луна, голубело небо, по восточным стенам с крыши стекал золотисто-розоватый свет. Еще через несколько дней как первоапрельская шутка пришло лето – тот странный период, когда на улице теплее, чем в школе... Странного вообще было немало. Люди разделились - половина еще носила свитера, другая половина ходила с короткими рукавами. И особенно удивительно эти короткие рукава смотрелись на фоне медленно тающих глыб льда у обочин и в узких улочках Старого города.
Стоило Паше одеть в школу рубашку – и в Валерке проснулся мартовский кот. В отличие от своего четвероногого собрата, он не орал и не лазал по крышам, но вот за блудливостью его еще не каждый хвостатый мог бы угнаться.
Паша пробовал выматывать его по ночам, но сдался, не в силах справиться с потребностями растущего организма. Валера забегал на переменах и окнах – и заперев на ключ дверь кабинета, бессовестно тискал Пашу. К звонку чуть припухали и темнели зацелованные губы. Паша только вздыхал... весьма мечтательно. Он был счастлив.
Иногда по ночам – когда выдавалась спокойная ночь - он лежал с открытыми глазами и немного боялся. Что за счастье, за эти светлые несколько месяцев придется расплачиваться. Что однажды все рухнет, сломается. Валера запрещал ему думать об этом. Он воспринимал подарки судьбы как должное и порой рисковал.
...Вкрадчиво скрипнула дверь. Что-то мучительно-сладкое дрогнуло внутри; Паша обернулся. Предчувствие не обмануло – это был Валерка, с лицом Казановы. Он вальяжно опирался на стену, косился на восьмиклашек-дежурных, задержавшихся после звонка. Ждал. Потом глянул учителю прямо в глаза, и Паша понял, что ощущает кролик перед удавом. Валера облизнул губы. Паша взмолился богам. А вслух сказал, опасаясь, что предаст голос –
- Девочки, вы можете идти...
Считал секунды, разделявшие их... Восьмиклассницы ушли, покачиваясь на каблуках, и Валера мягко скользнул к учительскому столу.
- Ключи, дорогой.
Паша покорно полез в ящик. Вздрогнул, касаясь валеркиной руки. Ключ дважды щелкнул в замке, отделяя мир от них.
Когда Валерка был таким... завораживающе-хищным, с ним невозможно было спорить. Невозможно было строго хмурить брови, пытаться проповедовать конспирацию. Потому что под этим взглядом все отходило на второй план. Паша снял очки, встал из-за стола. Из-под полуприкрытых век следил, как Валера, крадучись, по-кошачьи, подходит к нему... Потом в поцелуе горели губы, терзали, никак не могли насытиться, до стонов, до пальцев, впившихся в ткань форменного пиджака. Чуть качнулась земля, и в бедро ткнулся край стола. Валерка притянул к себе, судорожными поцелуями покрыл грудь, шею... Когда, когда он успел расстегнуть рубашку... Безоговорочно нагнул учителя, рванул брючный ремень. Слабые протесты –
- Ты с ума сошел, в школе... Валер, не надо... – разумеется, не оказали никакого эффекта и тут же сменились сладким "Ммм...", когда Валеркины пальцы подозрительно легко скользнули внутрь. На парту упал изнасилованный тюбик KY. Вот паршивец, ведь готовился заранее! Его, извращенца юного, просто заводит опасность... Адреналин и весенние подростковые гормоны... Наверное, Ольга была права: у него мечта, отыметь учителя прямо на парте... и кончить по звонку...
Валеркина ладонь ласкала спину, нежно спустилась по бедру, коснулась напряженного члена. И Паша, прерывисто дыша, отдался моменту.
На парте карандашом был написан столбик дат. Едва заметный даже так, прямо перед лицом... Значит, восьмиклассник Вышедворский контрольную списал... Додумать мысль он не успел.
Паша вцепился в край парты сильными пальцами, расставил ноги пошире. Парта безбожно ехала вперед с каждым толчком. На бедрах уверенно лежали Валеркины ладони. Горячие, влажные... Парта скрипела, все громче, все чаще...
...А потом они курили, сидя на полу у распахнутого окна. И ухмылялись, глядя на нелепо скособочившиеся столы.
- Ты мне за это ответишь, - мечтательно промурлыкал Паша. - Прямо сегодня вечером...
- Очень на это надеюсь.
Деловито бились в стекло проснувшиеся мухи, полные бодрой надежды найти эту чертову форточку. И находя, с торжествующим зудением улетали на свободу.
***
Тусовка была в разгаре, только чипсы хрустели. Дверь открыл Сказочник – как всегда, в своем репертуаре:
- А, господин Боев! Заждались мы вас, сударь...
- Здоров, Макс, - добродушно фыркнул Валера, пожимая протянутую руку.
В комнате Ирмы народ расслабленно потягивал пиво. К своему удивлению, на диване Валера увидел Полину. Девушка чуть растерянно улыбалась, будто извиняясь за свое присутствие. Сказочник сел рядом, уверенной рукой обнял за плечо, что-то тихонько спросил – она только покачала головой и снова робко заулыбалась. Улыбка у нее была красивая: добрая, нежная, неиспорченная Голливудом и глянцевыми обложками.
Смильгина и Сказочник? Вот это номер...
- О, Валерка, заходи-садись-штрафную! – приветствовал его Эдик.
- Я, пожалуй, постою, - вполголоса бросил Валера, загадочно улыбнувшись. Эдик на секунду застыл, потом принялся сосредоточенно рыться в пачке чипсов.
Стоять он, конечно, не стал – разлегся на полу, положив голову Ирме на колени. И оттуда не видел, как Ирма напряженно следила за Эдом, а тот, поймав ее взгляд, дернул плечом: фальшиво даже для ненаблюдательного человека.
Разговоры взглядами и жестами в "великолепной шестерке" были делом вполне обычным. Внимательному зрителю интересно было бы следить, как после той или иной ничего не значащей фразы в разговоре переглядываются Ирма и Эдик, Ирма и Сказочник, Эдик и Валера...
Ирмины пальцы с какой-то материнской нежностью путались в Валеркиных волосах, гладили и успокаивали. Он наблюдал сквозь ресницы – Сказочник по-семейному спокойно обнимал Полинку, Никиш потягивал пиво, Мух рассказывал что-то смешное... Теплые ладони Ирмы. Сказочник, вылупившийся из им же созданного мрачного образа, сбросивший с себя свою легенду и вдруг ставший обыкновенным парнем... а ведь еще недавно воображение начисто отказывалось представлять, что такой человек может намазывать на хлеб масло, чистить зубы или покупать проездной, как простые смертные. Девчачья погибель Никиш, смазливое личико а ля Ди Каприо, так никому пока и не отдавший свое сердце – с красивыми так бывает, ровно как и со страшненькими: последних не хочет никто, первые не хотят никого сами. Мух... Ильюха, лучший друган, закадычный приятель, с которым лет семь за одной партой отсидели... Эдик, который больше, чем друг, но все же навсегда останется только другом...
Как он любил их всех... Валера закрыл глаза. Через два месяца они перейдут рубикон. Жизнь раскидает – кого куда... Новые лица, заботы, радости. Бессонные ночи. Пока еще чужие, не обкатанные языком слова – сессии, преподы, кафедры, лекции... Иногда он чудовищно не хотел взрослеть. Знал и боялся: беззаботное время закончится. Все чаще и чаще думал о будущем – как и каждый из них, немного боясь, немного предвкушая. Думал о себе и Паше. Прекрасно понимал, что от родителей финансовой поддержки ждать было бы наивно, если он уйдет жить к мужчине... Что нужно как минимум поступить на бесплатное, да и работу найти, потому как учительская зарплата двоих не выдержит... Думал о многом, давно устал думать. Хотелось просто уснуть, раствориться в тепле чьих-то ласковых рук, и открыть глаза через год – когда все уже встанет на свои места, и новое превратится в рутину.
Тусовка неумолимо ползла к завершению. Квадрат пива – долго ли умеючи?
1-3 | 4-6 | 7-9 | 10-12 | 13-15 | 16-18
FAQ | Предисловие | Оглавление | Иллюстрации | Цитрина на diary.ru | Основной сайт
